..call for a crafty bike shed.

Thanks Atticus

  

That’s better.

Or is It?

You may know Dublin-based ‘news trading floor’ Newswhip.

They provide free of charge the excellent widget to your right tracking the most popular stories  on social media..

Newswhip launch their NEW site today which is responsive so – FINALLY – people with smartphones don’t have to squint any more to see the most shared stories.

Founder Paul Quigley writes:

To mark the occasion and moved by BS posting de papers [every night]. We decided to see what they would look like if we replaced the front page with the stories from each paper that people were sharing and talking about most on social media. Some photoshopping later and: Viola – the People Powered front pages from Wednesday’s papers, stacked next to their original equivalents…

This could get ugly.

Full set here

Newswhip

Oh.

SendittoLiam writes:

When Superquinn changed to SuperValu some people took it better than others….Seen facing the Aviva stadium [Lansdowne Road Nua/Norwich Union Footballdrome] in Sandymount, Dublin.

 

 

Nick Kelly writes:

A collection of Dublin’s most prized and beloved shopfronts created by ‘In the Company of Huskies’ and photographed by Luca Truffarelli for VisitDublin.ie.

Above:  Irene Kelly (O’Donovan’s, Pearse St, Dublin 2); Patrick J. Buckley (F.X. Buckley, Moore St, Dublin 1); Sunil Sharma, (The Kiosk, Lr Leeson St Bridge, Dublin 2); Christy’s Walk-Round, 8 Mary Street, Dublin 1 and John McHugh (Makeshop, Lincoln Place, Dublin 2)

Shopfronts Of Dublin (Visit Dublin.ie)

Разные ответы были получены на мой вчерашний вопрос.
Были люди, с которыми нам не надо спорить - мы и так понимаем друг друга.
Были те, кто спорил по существу, и что-то удалось прояснить.

Было много реакций типа "Это позиция жертвы, вы что, предлагаете утереться и подставиться, когда нас оскорбляют? Когда русских гнобят? Когда оскорбляют нашу память? Согласиться, значит,  с тем что нас не уважают? Занять свое место у параши? Терпеть, когда позорят страну? Мы русских должны, что ли, бросить в беде, чтобы их избивали и грабили"
Дорогие.
Мне жаль, что опять приходится играть роль кэпа. Но приходится.

Вы утираетесь и подставляетесь каждый день. И Америка тут немножко ни при чем.
Вы терпите позор страны каждый день, потому что то, о чем написано ниже - чудовищный, немыслимый позор.
У вас на улицах бьют и винтят стариков. А потом этих стариков грабят суды.
Нет, это все творят не войска НАТО, прикиньте. Разве что ну очень переодетые. Наверное, купили форму в магазине.
Чтобы защитить русских, не надо ехать в другую страну - на метро можно доехать.
Вы не знали?



Виктор Анатольевич Васильев, академик, один из самых известных в мире российских математиков.
Задержан за протест против приговоров по Болотной. Простест выражался в форме пристуствия на улице.
Приговор: штраф 10 тыс. руб.




Игорь Андреев, 75 лет, петербуржец, блокадник, ветеран труда.
За плакат "Миру мир" был задержан, суд признал виновным и и приговорил к штрафу 10 тыс. рублей.
Пенсия у Игоря Андреева 6 500 руб.

Вы так разворачивали плечи давеча, так размахивали "тополями" и прочей имперской гордостью. Вы такие прям крутые герои, не то что "вечно ноющая интеллигенция, которой лишь бы не было войны".
Вы очень храбрые. Наверное.

Но что-то мне подсказывает, что эти русские старики вашей защиты не дождутся.

Вы скажете "А зачем они пошли? Сами виноваты".  Вы скажете "А в Америке еще и не так сажают" - в этом месте Америка начинает вам резко нравиться.
Объяснения всегда найдутся, это же слова.

Хотя мы-то с вами знаем, почему.
Мы в одной стране живем и хорошо знаем, что чувствует каждый россйский гражданин при одной мысли о том, чтобы пойти против власти.
А вот дальше у всех по-разному.
Вот эти старики и прочая "вечно ноющая интеллигенция" зажимают свой страх в кулак и идут, куда считают нужным. А вы остаетесь дома  и заговариваете свой страх героическим бухтением про Омерику.

Имеете право. Трусость - не порок, это просто слабость. Вот ложь самому себе -  уже хуже.
От всей души желаю вам когда-нибудь с этим разобраться.

Обсуждения не будет.
Утешить себя тем, что я просто дура и проплачена, вы можете и без моего участия.
Встретиться со своей совестью - тоже.

Когда вчера я прочла про то, что украинским биатлонисткам зрители-россияне кричали во время забега "Упади! Промахнись!" я сначала не поверила. Ну, как-то это уж совсем за гранью.

А потом написала пост о людях Майдана, получила на него больше тысячи агрессивных комментов и поняла, что у меня очень оторванное от жизни представление о том, где грань у переживающих имперский батхерт сограждан.

Когда люди, только позавчера призывавшие Януковича "проявить жесткость", "раздать оружие Беркуту", "закатать их в асфальт!", утопить протест в крови, сегодня лицемерно вопят про "стоили ли загубленные жизни" и "кто воскресит мертвых". Мертвых, чьей смерти они так страстно желали. Мертвых, которых было бы в сотни раз больше, если б все вышло по их призыву.

Когда люди, обильно употребляющие слова "хохляндия", "жидовье", "пиндосы" и "чурки", патетически восклицают "как можно радоваться победе фашизма!".

Когда люди, вот только что открыто обсуждавшие ввод в соседнее государство танков, разделение его территории и аннексию, вопрошают: вы что, не понимаете, что вас использовали, подмяли и поделили?

Когда Украине с кликушеским упоением предрекают кровь, войну, резню, нищету, голод, смакуя каждый малейший признак надвигающейся беды, десятки, сотни раз с мстительным упоением повторяя одни и те же доводы в пользу грядущего апокалипсиса в одной отдельно взятой стране.

Я перестаю понимать, есть ли вообще эта грань.
Есть ли вообще хоть что-то, чего в своем постимперском батхерте не способны пожелать украинцам "русские братья".

Знаете, на что похоже?
Мне приходилось работать с женщинами, оказавшимися в ситуации длительного семейного насилия, эмоционального и физического. Конечно, они еще до обращения к психологу в какие-то моменты порывались уйти от насильника.  И рассказывали мне, что было. Так что этот монолог я знаю наизусть, со всеми вариациями, и именно он сейчас звучит, один в один:
"Ты что о себе возомнила, сука?! Я тебя любил. Я тебя кормил. А ты, тварь неблагодарная, ссссука, шваль, ну ничего, ты еще будешь кровью харкать, мразь, ты еще на коленях приползешь, ты еще узнаешь!..
Ты думаешь, я не понимаю? Думаешь, не знаю, кто тебя надоумил? У тебя своих-то нет мозгов, курица, дебилка, я знаааааю, откуда эта дурь у тебя...  наслушалась...
Думаешь, ты кому-то нужна?! Да кому ты нужна, дешевка, дрянь, да на что ты сама-то способна, да об тебя все ноги вытирать будут, уууууу сссука!.."

В этом месте самое время воскликнуть патетически со слезой в голосе: нет, ну почему они нас так НЕ ЛЮБЯТ? Почему не хотят быть с Россией? Почему говорят: "кто не прыгает, тот москаль"? Ведь мы БРАТСКИЕ НАРОДЫ.
Ведь мы, сссука, братья, тварь, ты еще кровью умоешься, гадина!..

80% of those polled said that people in same sex relationships should be able to have the same rights as traditional families, 41% said they had some reservations about adoption by gay couples.
49% of people said they believed in equal rights for gay people, but had some reservations about same-sex marriage.
41% of respondents said they believe those who oppose same sex marriage rights are homophobic while 59% disagreed.

Poll finds strong support for same-sex marriage (RTE)

UCD Choral Scholars – Ireland’s Call

Óisin Ó’Callaghan (solo); Desmond Earley (conductor) and the UCD Choral Scholars 2014 get their Phil Coulter on ahead of this weekend’s rugby international against England at Twickenham.

Choral groups?

What next?

BALLET!?

Thanks Oisin

Message on the wall of Cork Port, Cork.

Thanks Maidhci

Lusk, Co Dublin this morning

Thanks Daniel Dudek Corrigan

Phoenix Park, Dublin

Thanks Liam Phelan

Пока вся блогосфера бурно обсуждала дилемму "кривые унитазы vs. любовь к Родине", не было никакой возможности присоединиться к движухе, ибо работа.
Но вдогонку скажу: на церемонии открытия (которую мы вынужденно смотрели с мужем в кафе, отмечая 24 годовщину совместной жизни да, я знаю, что столько не живут) мне больше всего понравился поручик Ржевский. Который неожиданно прискакал к Наташе Ростовой и так -- оп! -- ногами. Это было остроумно.
Я, правда, будучи испорчена высшим филологическим, сначала предположила, что это Анатоль Курагин. Но муж сказал: Ржевский, и я поняла, что он прав. На открытии аж целой Олимпиады скакать должны национальные символы, а не второстепенные литературные персонажи.

А любвь к Родине я в эти дни чувствовала очень остро.
Потому что у нас в ИРСУ проходил интенсив, и люди на него приехали мало что из Пскова, Смоленска и Казани, но даже из Новосибирска и -- страшно сказать -- Приморского края.
И так нам было вместе хорошо. И такие мы все родные и близкие на самом деле, хотя за чертову тучу километров живем и работаем. Для меня Родина - это люди, с которыми мы понимаем друг друга с полуслова, едва познакомившись, с которыми у нас общие шутки, общая боль, общие ценности, и эту Родину я очень люблю.

Коллега из Уссурийска жаловалась, что иногда чувствует себя оторванно и одиноко, и тогда читает этот блог и это придает ей сил. А я, когда кажется, что все зря и никому ничего не надо, всегда думаю про вот таких людей в Уссурийске, Южно-Сахалинске (на прошлой группе у нас были)  и еще много где, которым на порядки сложнее, чем мне, которые везут на себе огромный воз работы и отвествености, и передать ее некому, и найти поддержку гораздо сложнее, да и денег платят не ахти, и бумажками-проверками мозг выносят регулярно, и все труды могут пойти прахом в любой момент оттого, что у кого-то наверху что-то в голове переклинит, как уничтожили в свое время все патронатные службы по стране.
И вот несмотря на все это, внутри всего этого люди работают и остаются поразительно живыми, сильными, теплыми.

Когда-то в одном из дружественых блогов -- кажется, у Дины Сабитовой? -- была дискуссия -- а чем можно гордиться и восхищаться в России и россиянах, ну, если вынести за скобки офизиоцные трум-ба-ду трум-ба-да  и прочие третьеримы. Я была благодарна  автору за вопрос, потому что вдруг поняла, что у меня внутри есть ответ. Не сразу слова нашлись, как назвать, но потом получилось.

Экзистенциальное мужество.

Меня восхищает и вызвает безмерное уважение во многих соотечественниках способность находить опору в самимх себе, сохранять верность себе там, где это в принципе кажется невозможным.
Все бесполезно,  никто не оценит, ничего не получится, а то, что получится -- уничтожат, короче, давай, выпей море.
"Ну, что ж, -- сказала одна из участниц прошлых групп, -- возьму свою пипетку наперевес и пойду вычерпывать море". И группа в ответ грохнула хохотом.
Это про то же: способность еще и поржать от души  над собой и своим вынужденым героизмом.  А иногда помолчать или поплакать, пожалеть себя и друг друга -- но не выпуская верной пипетки из рук.

Я знаю, что больше ни с кем и нигде во всем мире не смогу так вместе посмеяться и так помолчать.
Мы связаны чем-то важным, и это не одинаковые обложки паспорта и уж точно не олимпиады, гимны и  массовые истерики про "оскорбленные чувства".  Мы связаны пипеткой наперевес.

Пипетка -- это не "начни с себя, уберись на лестничной площадке, а властям не мешай", это не "ну не все же так плохо, хватит гнать чернуху, надо и хорошее видеть".
Это, по Канту, пессимизм разума и оптимизм веры, когда ты не врешь себе и другим,  когда у тебя хватает силы духа видеть все, как есть, и называть своими именами, и не обольщаться красивыми обертками, но при этом -- не ожесточаться и не отчаиваться, находить точку опоры -- в трясине и свет -- во тьме. Это способность брать силы ни из чего, из чистого акта свободной воли:  я считаю нужным делать -- и буду, и я верю, что это имеет смысл.
Пипетка наперевес, смешная и непобедимая, символ экзистенциального мужества -- вот наша настоящая национальная идентичность.

Дорогие коллеги, спасибо всем, кто приехал и всем, кто приезжал раньше и приедет еще, спасибо Дине Магнат за прекрасную организацию, ведущим -- за интересные тренинговые дни.
Вы потрясающие, берегите себя и давайте чаще встречаться:)

Сегодня я немного по-другому посмотрел на забастовку метро.

Вчера все было довольно однозначно черно-белым. Погода была на стороне лондонцев, поэтому все только говорили, насколько прекрасен Кэпитал оф Грейт Британ и что иногда стоит выйти из-под земли, чтобы это заценить. В воздухе явно набрызгали чувства солидарности и все только больше себя лондонцами почувствовали. Один журналист в Evening Standard даже написал, что ему кажется, что во время фашистских налетов Лондон примерно также себя чувствовал. В России бы за такие кощенственные мысли его уже бы привлекли по статье "осквернение духовных скреп".

Сегодня утречко у меня началось раньше обычного. Клиент предательски попросил презентовать в 9.30 утра на другом конце Лондона (уже даже почти не Лондон - в Uxbridge!). Поэтому уже в 7 я крутил педали в сторону Shepherds Bush. Там по моему хитрому плану меня должен был поджидать 607 автобус. Ехал 50 минут по незнакомым улицам, наблюдал за рассветом и думал, что не будь забастовки - я этого всего и не увидел бы. Прицепил свой велосипед возле одной из остановок, сел в автобус и через полтора часа был уже в офисе клиента. Ничто, как говорится, не предвещало беды.

После встречи пошел обратно на автобусную остановку, дождался несчастный 607-й. Подхожу к дверям, достаю из узких штанин Oyster Card (смарт карта для оплаты проезда) и вдруг... карта прямо у меня в руках карточка ломается на две части! Не знал, что такое вообще возможно. На всякий случай попробовал - карточка не работает. Блин. Налички с собой нет. Водитель с сочувствием говорит: "карточку тебе должны поменять на станции метро".

Выхожу из автобуса, иду в метро. Само собой, кассы там закрыты. Забастовка, что б ее! Ну ок. Ищу банкомат - не работает. Другой тоже. Тут начинается дождь. Блиииин. Минут через 10 нашел банкомат, снял деньги. Вернулся на остановку - следующий автобус через 25 минут. Ок. Сделал так, чтобы мне стало весело и вкусно (да-да, па-па-па-па-пам). Если честно-откровенно, то было невесело и невкусно. Только невинно-убиенные калории...

Вернулся на остановку. Захожу в автобус и протягиваю водителю десятку. Тот ее долго начинает мять в руках и говорить, что десятка какая-то старая и что по-хорошему ее нельзя принимать. Я ему показываю сломанную карточку, мокрые волосы, тяжелую сумку и говорю, что уже почти час пытаюсь уехать отсюда. Ок, десятку взял.

Далее полтора часа ехал по пробкам и думал о том, что, возможно, профсоюзы в чем-то правы. Не всегда людей в кассах можно заменить автоматами. Представил себе, как в 2015 мыкался бы со своей сломанной карточкой, на которой еще фунтов 25 лежит. А на станциях никого...

Вчера в комментах еще несколько интересных аргументов привели в защиту профсоюзов.
1. Машинисты в метро зарабатывают 40К фунтов год и больше. То есть чуть больше, чем некоторые пилоты. С одной стороны - кошмар и несправедливость. А с другой - это все это во многом благодаря тому, что у них профсоюзы сильные и что они друг за друга горой. По мне - так лучше, чтобы машинистам платили, чем совету директоров.
2. По поводу того, что нынешнюю забастовку поддерживает всего треть хорошо сказала neironet: "Я украинка, и текущий майдан тут тоже поддерживает допустим треть, треть против, и треть "инертны". Я считаю, что люди должны иметь право высказать свое мнение, даже если их треть, и даже если меньше."
3. Борис Джонсон кстати очень четко обещал, что людей на кассах сокращать не будут. Есть видео, есть доказательства. Обещал, а как пришел к власти - про обещания забыл. Точнее забил на него. Ему, конечно же, напомнили. Бориска у нас - харизмат, поэтому ему периодически надо по голове стучать, чтобы он не чувствовал себя слишком тефлоновым.

В этом это пост так... для баланса, так сказать.

После полутора часов в пробках в душном автобусе я потом 45 минут ехал под дождем на велосипеде. В конце уже даже жалеть себя устал. На следующей неделе есть неплохой шанс, что это все повторится.

Ну и в качестве бонуса - вам фоточка моих штанов. На фото не видно, но на мне - литр дождевой воды. В штанах и ботинках.



Это был очередной пост из серии #50дней. Потому что я тут себе испытание устроил. #50дней отчаянного графоманства и безоговорочной любви к Кэпиталу оф Грейт Британ.
Если у меня за эти 50 дней получится собрать 10К фунтов на краудфандинговой платформе, то я рискну здоровьем и сделаю Monopoly Pub Crawl, то есть марафон из 26 пабов за день.

Предыдущие посты из серии #50дней:
День 1. Начало. Объявление о запуске краудфандинговой кампании.
День 2. Метро 2 в Лондоне - о закрытой ветке метро, про которую мало кто знает.
День 3. Начало нового этапа в жизни или неожиданно быстрое преодоление рубежа в £5000.
День 4. Инстаграм подборка проекта "Вокруг Лондона за 40 шагов" и "Техническое" (как получить приобретенное)
День 5. Подал заявление об уходе с работы и Как родилась идея "Вокруг Лондона за 40 шагов" или ползком по пабам.
День 6. Реклама лондонской подземки или то, чего вы не увидите в московском метро. А также - мое интервью проекту Russky London.
День 7. Другие 48 часов: хаос в Лондоне или забастовка в метро.

PS. Если вам любопытно узнать, как будут развиваться события, подписывайтесь на email рассылку Проекта "Вокруг Лондона за 40 шагов" :) Раз в пять дней вам будет приходить краткое содержание случившегося. От email'ов всегда можно отписаться одним кликом. В эту субботу будут разыграны 2 пеших тура среди тех, кто подписался :)

I came across two reviews of pubs in the city from magazine ‘In Dublin’. Both from 1977. This issue (no. 34, Aug 1977) reviewed:

- Mulligans, Poolbeg Street
- Davy Byrne’s, Duke Street
- Kehoe’s, South Anne Street
- Grogan’s, South William Street
- Dohney and Nesbitt, Baggot Street
- Toner’s, Lower Baggot Street

Later in the year, issue (no. 40, Nov 1977) reviewed:

- Bruxelles, Harry Street
- The International Bar, South William Street

Nearly forty years later and all those pubs are still there. Most of them probably haven’t changed that much. Except for the price of course.

I also stumbled upon this lovely photo of O’Connell’s on South Richmond Street in Portobello. One of my favourite pubs in the city. At a guess, I’d say it was taken in the 1960s.

Also this snap of Doyles, then called The College Inn with The Fleet attached, on College Green opposite Trinity. It’s a great shot with red car flying past and yer man in the sheepskin jacket waiting to cross.

Introduction

As for most of us, being gay in those days was a very lonely experience. There weren’t many opportunities to meet gay people, unless you knew of the one bar – two bars, actually, in Dublin at that time, Bartley Dunne’s and Rice’s … They were the two pubs and if you hadn’t met gay people, you wouldn’t have known about these pubs; there was no advertising in those days, and it was all through word-of mouth.

So the life of a gay man in Dublin in the early 1970s was summed up by one contributor to Coming out: Irish gay experiences (2003). Rice’s and Bartley Dunne’s first emerged as gay-friendly pubs in the early 1960s. Some believe that it might have been as early as the late 1950s and I would love to be able to prove this if anyone has any supportive evidence.

There are no traces left of either establishment. Rice’s, at the corner of Stephen’s Green and South King Street, was demolished in 1986 to make way for the Stephen’s Green Shopping Centre. While Bartley Dunne’s, on Stephen’s Street Lower beside the Mercer Hospital, was torn down in 1990 and replaced with ‘Break for the Border’.

On a side note, some people may be surprised to hear that gay taverns in England date back to the 1720s (Molly houses) while more ‘modern’ establishments like Café ‘t Mandje in Amsterdam have been open since 1927.

Many in both the gay and straight community have described Rice’s and Bartley Dunne’s as deserving the title of being the city’s first gay friendly pubs. Why these two particular pubs though?

Most people point to the fact that both were in close proximity to the Gaiety Theatre and St. Stephen’s Green which at the time was a popular gay cruising area. It should also be acknowledged that the publicans from both establishments would have had to have been more progressive/accommodating in their views than the vast majority of other establishments in the city.

George Fullerton, who emigrated to London in 1968, was quoted in Dermot Ferritier’s 2009 book Occasions of Sin: Sex and Society in Modern Ireland as saying that:

In 1960s Dublin the [gay] scene basically consisted of 2 pubs – Rice’s and Bartley Dunne’s. I never experienced discrimination as such, probably because we were largely invisible.

Paul Candon in Gay Community News (February 1996) labeled Bartley Dunne’s as ‘the first gay pub as we know it in the city’ and also referenced Rice’s. He said there was a total of five regular gay-friendly bars to choose from in the 1960s in the immediate Stephens Green/Grafton Street area. The other three being Kings (opposite the Gaiety) and The Bailey and Davy Byrnes, both on Duke Street.

Kevin Myers wrote in The Irish Times (18 May 1995) of his student days in UCD in the late 1960s and how he discovered that ‘Rice’s … (was) in part a gay bar … Bartley Dunne’s was another‘. Furthermore Bartley Dunne’s was described as ‘the most famous and oldest gay bar in Dublin’ by Victoria Freedman in The cities of David: the life of David Norris (1995).

One contributor to Coming out: Irish gay experiences (2003) talks about coming up to Dublin in the late 1970s from the country whenever he could and spending ‘vast amounts of time in Rice’s, Bartley Dunne’s and the Hirschfield Centre‘. Patrick Hennessy made a similar comment on an Irish Times article about the death of early LGBT campaigner in Christopher Robson in March of this year:

Yes farewell to one who fought the good fight back in the days when young and not so young men would come round to the Hirschfeld Centre nervously asking for info. Or sitting in circles exchanging their first tentative views in public about being gay. And then a few weeks later you might see one or two of them sipping a drink in a corner of Bartley Dunne’s or Bobby Rice’s.

It’s hard to corroborate (as only snippets are available on Google Books) but it looks like the 1958 ‘Fielding’s Travel Guide to Europe’ described ‘the historic Bailey, entirely reconstructed’ as being full of ‘hippie types and Gay Boys’. It goes onto say that like Davy Byrne’s, neither pub would be ‘recommended for the “straight” traveler’. Surely if true this language is very deliberate? Though I have a feeling this review may have come from a later edition and Google Books muddled things up.

Bartley Dunne’s on Stephens Street Lower.

In 1940, Hayden’s pub (‘a well known seven-day licensed premises‘) on Stephen’s Street Lower was put on the market after the owner James Bernard Hayden declared bankruptcy. In a related series of events, it was reported in the Irish Press (26 September 1940) that the Gardai had objected to renewing the pub’s licence on the grounds that the premises was not being conducted ‘in a peaceful and orderly manner’. It had only closed one day the previous year.

The licence was taken over in August 1941 by Bartholomew ‘Bartley’ Dunne. A native Irish speaker from the West of Ireland, Bartley Dunne Sr. returned to Dublin after nearly forty years of living and working in Manchester. Hugh Delargy M.P. wrote in the Irish Press (16 March 1946) that while in the city Bartley Sr. was:

prominent in the United Irish League, the Gaelic League and the old Sarsfield Terrace. (He knew) Dan Boyle, John Dulanty, who is now the High Commissioner in London; Sir Daniel McCabe, who became Lord Mayor of Manchester, and Tom Cassidy, a great patriot, whose son is now one of the senior aldermen in the city.

Bartley Sr. ran the pub until his death in 1960. It was then taken over by his two sons – Bartley Jr. (known as Barry) and Gerard (known as Gerry). They redecorated the place and built up its reputation for stocking exotic drinks from all over the world. Barry later recalled to The Irish Times (7 Sep ’85) that ‘there was a time when, if a customer wanted a particular drink and we didn’t have it in stock, he got something else for free’.

It would seem that Bartley Dunne’s (known to many as BD’s), which had already been attracting Dublin’s avant garde and theatre crowd, started to become gay-friendly (by word of mouth) in the early 1960s.  David Norris has written about visiting the pub as a schoolboy in his late teens in circa 1961/62:

Towards the end of my schooldays I started to explore a little. I had a kindred spirit in school and we occasionally visited a city centre bar called Bartley Dunne’s which was a notorious haunt of the homosexual demi-monde. It was an Aladdin’s cave to me, its wicker-clad Chianti bottles stiff with dribbled candlewax, tea chests covered in red and white chequered cloths, heavy scarlet velvet drapes and an immense collection of multi-coloured liqueurs glinting away in their bottles.

The place was (full) of theatrical old queens, with the barmen clad in bum-freezer uniforms. While not being gay themselves, as far as I know, the Dunne brothers were quite theatrical in their own way. Barry would hand out little cards, bearing the legend ‘Bartley Dunne’s, reminiscent of a left bank bistro, haunt of aristocrats, poets and artists’. Whatever about that, Saturday night certainly resembled an amateur opera in full swing. There only ever seemed to be two records played over the sound system: ‘Non, Je Ne Regrette Rien’ by Edith Piaf, and Ray Charle’s ‘Take These Chains From My Heart’.

Brian Lacey in his excellent ‘Terrible Queer Creatures: A History of Homosexuality in Ireland’  (2008) noted that among the many characters that frequented the bar was the then virtually unknown Norman Scott, whose 1960s affair with Jeremy Thorpe (later to become leader of the British Liberal Party) forced him to resign from the party in 1976. Scott lived in a flat near Leinster Road while in Dublin. Ulick O’Connor mentioned in his diaries that Scott also had a long relationship with an unidentified person prominent in an Irish political party.

We take it for the granted the range of drinks available in Dublin bars today but Bartley Dunne’s was really a trial blazer. It offered saki, tequila and ouzo before any other place in the city. Mary Frances Kennedy writing in The Irish Times (15 July 1960) was amazed at the range of wines available in Bartley Dunne’s including Bull’s Blood of Eger (11s 6d a bottle); Balatoni Reisling (10s a bottle); Tokak Aszu (19s 6d a bottle) and Samos Muscatel (11 6d a bottle).

In January 1964, an escaped inmate from Parkhurst Prison on the Isle of Wight was found in Bartley Dunne’s two days after the jailbreak. William Joseph O’Brien (39), originally from Waterford, broke into the pub and stole cash and cigarettes amounting to £60. The Irish Times (18 January) noted that Barry heard a noise downstairs in the bar and managed to climb out of a window and down a drain pipe to notify the Gardai. O’Brien, with thirteen previous convictions, was sentenced to nine months imprisonment for the break in. He was already serving an eight year sentence.

It was noted in The Irish Times (22 March 1967) that Moscow journalist Lev Sedin, who has visited Dublin a number of times, had recently published a book on Ireland that dealt with politics and economics as well as more ‘frivolous subjects’. One of these was a lyrical poem about Bartley Dunne’s and his experience there of being consulted on the correct pronunciation of the Russian wines in stock. Sedin recommended the pub to anyone in Europe ‘who wished to imbibe true culture’.

A writer called Endymion in a 1968 Dublin guide book described Bartley Dunne’s as the city’s ‘most unusual pub’. It’s clientele was an ‘an odd mixture of bohemians and down-to-earth Dubliners (that) creates an atmosphere which would have interested James Joyce.’

It was described by Roy Bulson in ‘Irish Pubs Of Character’ (1969) as:

one of Dublin’s most unusual pubs with its Continental atmosphere. Well worth a visit to mix with a variety of characters. Ask for the wine list which is one of the most reasonably priced and extensive in Dublin.

Bartley Dunne’s had a ‘French bistro ambience’ with prints on the walls by Cezanne, Monet and Picasso as well as Partisan theatre posters and photographs of film stars. It was also famous for its dimly lit nooks and crannies. Elizabeth Taylor and Richard Burton drank there regularly in 1965 during the filming of the ‘The Spy Who Came in from the Cold’. As did other actors like Kim Novak, Laurence Harvery, Noel Howard as well as local characters like Brendan Behan (who seemingly drank in every pub in Dublin!).

The pub had a reputation for all sorts of madness. A massive bar fight took place sometime in the late 1980s after someone objected to a biker driving his motorbike into the pub and asking for a pint. On another note, my uncle John told me it was the first pub in Dublin that he ever saw someone shooting up heroin in the toilets. A friend Ado also has a story (as I’m sure many others have) of being served his first pint there while still in his school uniform!

Younger brother Gerry passed away in 1981. Barry continued to run the place up until 1985 when the family put the pub on the market. It was bought by three Irish businessmen based in the U.S.

From c. 1985 to its last days in 1990, the pub became the defacto HQ for Dublin’s goth, curehead and alternative metal scene. Drug-dealing also became more open and without the Dunne family behind the bar, things seemed to have got even more wilder.

The pub was sold in July 1990, for a record-breaking £1.7m. It was knocked down and replaced by a super-pub called ‘Break for the Border’ which is still there today.

Rice’s at the corner of Stephen’s Green and South King Street

While Bartley Dunne’s stood out as an alternative bar with an avant-garde clientele early on, Rice’s was an unassuming traditional Dublin boozer. There was a pub on this site from at least the 1850s until the middle of the 1980s.  Formally called Eamon Nolans (late 1950s), The Four Provinces (mid 1950s) and The Grafton Bar (1940s),  it was taken over by publican Robert ‘Bobby’ Rice in 1960.

I believe it became gay-friendly from this point onwards. The gay ‘area’ of the bar was confined to the section inside the Stephen’s Green entrance. Tony O’Connell, who started visiting the place in 1965, remembers that if owner ‘Bobby was on duty and a non-gay couple came into that bar he would usher them into the back lounge, lest they be contaminated’. So while Bartley Dunne’s was a mixed pub, the gay community were sectioned off in the front bar of Rice’s.

Ireland’s most famous and accepted gay couple Hilton Edwards and Micheál Mac Liammóir (founders of the Gate Theatre) drank in Rice’s as did another famous Irish stage actor, Patrick Bedford.

Bobby, who was married and had an adopted son, was known to be very camp. His brother Pat worked in the pub as a barman and was seemingly very liked by the gay community. The pub was also extremely popular with students from the nearby Royal College of Surgeons.

Former patrons Anthony Redmond and Frank Meier wrote to The Irish Times in January 1986 to lament the closing and the tearing down of the pub. They described as Rice’s as having:

great warmth, character and charm and there was nothing garish, brash or kitsch about its decor. If it was a quiet drink or serious conversation you wanted, with the cacophony of raucous music, Rice’s was the place to go to … In the summer Rice’s pub always looked truly beautiful with baskets of geraniums hanging over the windows outside. It was wonderful to drop in for a quiet drink after a peaceful few hours in Stephen’s Green. The staff was always pleasant, especially Billy whose wit and banter was greatly enjoyed by habitutes like myself.

The Rice family later went on to open The Village Cafe in Rathmines.

Conclusion

From all accounts, the heyday of Rice’s and Bartley Dunne’s was in the 1960s when they were the only shows in town so to speak. They provided a very important early social space for gay men in the capital. Street harassment from the police or drunk revelers was almost non existent during these years.

The 1970s saw the establishment of Ireland’s first gay rights organisations and discos. The Irish Gay Rights Movement (IGRM) was founded in 1974 and the first gay disco soon followed over a health food store called Green Acres in Great Strand Street with DJ Hugo Mac Manus. In 1979, the Hirschfeld Centre opened in Temple Bar as a gay community centre and began running a disco on the weekend called Flikkers (Dutch word for ‘Faggot’).

Mark, who was on the scene in the early 1980s, told me:

The community centre was the first full-time gay and lesbian venue in Ireland. It housed a meeting space, a youth group, a café, a small cinema and film club and it ran discos at the weekend where lesbian, gay, bisexual and transgendered (LGBT) people socialised. It really was amazing and as a lonely lost 18 year old, having this place as a free club where I felt I belonged was essential.

1979 was the same year that The Viking bar on Dame Street opened its doors. Tony O’Connell remembers that this was an important ‘stopping point on the “pilgrimage” between Rice’s and Dunne’s’. Other popular gay-friendly bars in the 1970s/early 1980s included The Pygmalion (now Hairy Lemon), The South William (now Metro Cafe), The Parliament Inn (now Turk’s Head), The Oak on Dame Street, The Foggy Dew on Dame Street and The Pembroke (now Matt the Thresher) on Pembroke Street. Women-only lesbian nights were held upstairs at the weekend in JJ Smyths on Aungier Street in the early 1980s. Davy Byrnes and The Bailey (Saturday mornings only) still remained popular.

Dublin’s oldest-running gay bar The George opened on South Great George’s Street in 1985 and so the next chapter of Dublin’s gay social life begins.

Though Rice’s and particularly Bartley Dunne’s did remain popular (as far as I can work out) with the gay community in the 1970s and 1980s. One blogger (‘eskerriada‘) described Bartley Dunne’s in the 1980s as having ‘a weird mix of rockers, punks, bikers, students and middle aged gay men’. Though it was widely known that the two places were gay-friendly, both owners rarely liked the attention.

In the above piece from 1975, one proprietor (later to revealed as Barry Dunne) said:

It is known that a certain number of these people come in every now and again. Most people regard it as a bit of a laugh … This is a public house and people have certain rights

Ten years later when the pub was being sold by the family, Barry hadn’t really changed his tune, telling journalist Frank MacDonald in The Irish Times (7 September 1985) that the pub did attract a ‘few who were that way inclined but it was really nothing like the rumours’.

You wonder whether Barry Dunne has today, twenty eight years later, come to terms with the fact that his pub attracted a large amount of gay people and that it played a very important part in the social history of the community. You’d also hope that what he said to newspaper journalists (in a time when same-sex sexual activity was still criminalised) differed from his real-life views.

While both pubs were extremely different places, some key dates overlapped. Bobby Rice took over Nolans in 1960, the same year that the Dunne brothers took over the pub from their Dad. The Dunne family sold their pub in 1985 while Rice’s was demolished the following year. (Though Bartley Dunne’s was open, under new management, until 1990).

Both pubs played an integral role in the development of Dublin’s gay social scene (and as a result probably gay politics) and should be remembered.

If you have any memories, anecdotes, pictures or any related information about Rice’s or Bartley Dunne’s -  please leave a comment or get in contact via email.

(Thanks to Tony O’Connell, Mark Irish Pluto, Mark Jenkins, John Geraghty and others for helping with this piece)

One of my favourite views in Dublin is looking over into Rathmines from the Portobello Bridge, with the dome of the Catholic church visible.

The beautiful dome of the church dates back to 1923, as the church was almost totally destroyed by a fire in 1920. Incredibly, it appears from the statements of some IRA members to the Bureau of Military History that this church premises was being used to store weapons at the time of the fire by republicans in Dublin, and that weapons were hidden from authorities following the destruction of the church by sympathetic figures in the fire brigade.

On 26 January 1920, the sacristan of the Catholic Church of Our Lady of Refuge arrived shortly after six o’clock to find the switchboard that controlled the electricity ablaze inside the vestry. Fire quickly spread throughout the church, with newspapers noting that the flames were “spreading with alarming rapidity in all parts of the building, and mounting up the walls to the base of the spacious dome.” While Rathmines had its own functioning fire service at this time, the Dublin Fire Brigade also arrived on the scene, with The Irish Times reporting that:

The Dublin Fire Brigade, which had been sent for, worked in unison with the Rathmines Brigade, and placed two engines on either side of the Grand Canal at Portobello Bridge, and soon had a copious supply of water sent in through the rear of the church by way of Mountpleasant Avenue.

The fire was an incredibly dangerous job for the firefighters on the scene, with the dome roof of the church crashing down, leading to fears some men may have been trapped underneath, although this was thankfully not the case. The Irish Times noted that for hours after the blaze continuous streams of water were poured upon it, and that the overall damage to the church was estimated at between £30,000 and £35,000, thankfully covered by insurance.

The first hand testimonials of several republicans given to the Bureau of Military History suggest that the church in Rathmines was used by republicans as a place to store weapons, and indeed as a place in which to seek refuge. Henry Murray, a veteran of the Easter Rising and active with the Dublin IRA through the War of Independence recalled that he and another members of ‘A’ Company of the Dublin Brigade “frequently slept in Rathmines Catholic Church when ordered to remain away from home to evade arrest.”

Murray gives plenty of information in his Witness Statement to suggest that there was a strong relationship between local republicans and this church, noting that:

The Clerk of this Church was at that time a member of “A” Company and he acted as assistant to the Company Quarter-master. In pursuance of his military duties he utilised some of the vaults in the Church as a “dump” for the major portion of the Company’s arms and equipment.

Murray claimed that the IRA were storing “rifles, revolvers, ammunition, hand grenades and military equipment” in the vaults of this church, and that when he arrived at the scene of the fire:

I found that several members of the Company who were aware of the position, had entered the building at great personal risk, made their way to the vaults and were engaged in removing the dumped arms and ammunition to places of safety.

Another account of the church and the movement is found in the statement of Michael Lynch, a member of ‘B’ company of the 4th Battalion of the Dublin Brigade of the IRA. Lynch gives a different account of the fire somewhat, which suggested that many weaposn were destroyed by the blaze, but noting that there existed a fear among the IRA that the presence of a weapons dump in the church may be discovered by the British during the clean-up, and that “I knew what a disaster it would be to ourcause if the British got hold of the fact that we were using the vaults of houses of worship as dumps for arms.”

Lynch describes going to meet with Captain Myers of the Dublin Fire Brigade, who he knew to be “a very fine fellow and, from the
national point of view, thoroughly sound and reliable in every way.” John Myers, the head of the Dublin Fire Brigade at the time, could even boast of appearing within the pages of Ulysses, and in the days of revolution in Dublin he appears to have been a very useful ally to the IRA, as Lynch recalled:

I told him the true story and asked him to see that the Rathmines people got no inkling whatever of the fact that some dozens of rifles and revolvers were lying in the debris under the floor of the church. He told me not to worry, that nobody would ever know. The incident passed unnoticed by anybody.

If Myers had republican sympathies, he was certainly in the right line of work. In the recent book Dublin Fire Brigade and the Irish Revolution, Las Fallon details how several members of the Dublin fire service were secretly involved with the IRA and Irish Citizen Army at the height of the troubles, even assisting in rescuing IRA men from inside the Custom House following the burning of that building in 1921. Indeed, on that occasion one fireman would recall entering the building and spreading the fire “into parts of it which had not previously been on fire.” Members of the Dublin Fire Brigade had fought in the Easter Rising, War of Independence and Civil War, and the likely assistance of Dublin firemen in keeping an arms vault at Rathmines secret may well also indicate republican feeling in the ranks of the job.

The distinctive dome of the church today is often said to have originally been intended for Russia, with an article in the Sunday Times in 2001 writing of the fire that destroyed the Rathmines church in 1920 and noting that:

Meanwhile, across the water in Glasgow, a specialist manufacturing firm had just mothballed a massive, ornate copper dome believed to have been commissioned for a church in Russia. It is likely the contract was derailed as a result of the Russian revolution and the emergence of Lenin’s anti-religious Bolsheviks.

A contemporary newspaper report from the 1920s on the construction of the new dome however stated that “the architects are Messrs. W.H Byrne and Sons, Suffolk Street, Dublin; the consulting engineer Mr. Alfred Delap….of Dublin and the steel contractors Messrs. J and C. McGloughlin Ltd., Great Brunswick Street, Dublin.” We’d love to hear from anyone who knows more of the contemporary dome and its origins.

——

Rathmines has featured on CHTM before, with this article from Sam looking at working class housing in the area. Dublin Fire Brigade and the Irish Revolution, referenced above, is available to purchase here.

Одна из вещей, которая меня поразила в Лондоне - это то, насколько отличаются друг от друга его районы. Причем если сначала замечаешь просто архитектуру и внешний вид улиц, то потом понимаешь, что этим все не ограничивается. Разные традиции, разные люди, даже акценты отличаются. Представляете?

Социологи из YouGov сделали хорошую подборку стереотипов о четырех частях Лондона. 1294 лондонца приняли участие в опросе. Из списка определений их просили выбрать четыре, которые больше всего подходят для частей Лондона - север, юг, запад и восток.

Получилось следующее - определения идут в порядке убывания. Оригинал на графике (перевод местами кривой - подсказывайте, если что):

Север Лондона = интеллектуальный, загородный (по ощущениям), скучный, любящий искусство, семейный, лучшие дни позади, культурный.

Юг Лондона = загородный (по ощущениям), суровый, улучшающийся / дорожающий, жесткий, семейный, бедный, скучный, грязный, лучшие дни уже позади.

Запад Лондона = богатый, претенциозный, чистый, красивый, культурный, модный, космополитичный, интеллектуальный, любящий искусство, семейный, загородный (по ощущениям).

Восток Лондона = бедный, грязный, суровый, жесткий, улучшающийся / дорожающий, упорный, прикольный, любящий искусство.

Вот так и получается, что в одном городе как минимум четыре.

Below is the excellent 1976 RTÉ documentary on Irish involvement in the Spanish Civil War (Spanish Anti-Fascist War, 1936-1939) uploaded by our good friend and grandson of brigadista Michael O’Riordain, Luke in the last couple of days. Presented and produced by Cathal O’Shannon, the documentary features contributions both from Irishmen who fought for the International Brigades on the Republican side and those who travelled with Blueshirt Eoin O’Duffy’s Irish Brigade to support Franco and Fascism.

The documentary title was inspired by poet Charlie Donnelly, who remarked that ‘even the olives are bleeding’ shortly before he died fighting for the Republic at the Battle of Jarama in February 1937.

The documentary features some amazing footage, including an Eoin O’Duffy address from the balcony of the Ormond Hotel on Dublin’s Ormond Quay. Other notable contributions, apart from those with Michael O’Riordan and his great comrade Bob Doyle, came from Terry Flanagan, ex-baker and Saor Eire member and Alec Digges, a brigadista who returned to Ireland from Spain, before going on to fight in the Second World War, where he lost a leg.

On the fascist side, there is contributions, amongst others, from George Timlin, an NCO in the Irish Army who gave his reasons for going to Spain as “the spirit of adventure” and to quote “to oblige a friend… Eoin O’Duffy who wouldn’t have asked me if he didn’t want me to go” and Padraig Quinn, veteran of the War of Independence and the Civil War who, encouraged by the anti-communist sermon of his local bishop, joined Eoin O’Duffy’s legion.

Its sometimes easy to forget that there were Irishmen on both sides in an at times brutal war, and this documentary gives a good account of both.

It may be just me but I think it’s cheeky beyond belief that the people behind Bad Bobs 2.0 in Temple Bar have recently proclaimed a part (!) of their pub as ‘Temple Bar’s Oldest Pub’. With a lick of paint and some Ye Olde knickknacks in the window, they hope to fool and no doubt pull in some of that Yankee dollar.

I took this picture during the week of the ‘The Snug Temple Bar’:

As you can see, they got a painter to recreate an old-style Dublin boozer sign above the door. For added measure, they even have the ‘Licensed To Sell Tobacco, Ales, Stouts & Spirits’ blurb. To make it even more of a joke, you can’t get into the ‘The Snug, Temple Bar’ without going through the main Bad Bobs entrance!

But as we know, before it reopened as Bad Bobs in March 2013, the Purty Kitchen was just another bland, crappy tourist trap. Nothing historic about it whatsoever. It’s been through countless name changes and been sold and bought by various business groups over the decades.

This is what it looked like exactly a year ago. The part of the pub on the on left hand side (beside the two people) is now the self-proclaimed oldest pub in Temple Bar. What difference a year makes.

The premises, situated between 34 and 37 East Essex Street, has been known as Nugents (1960s), The Granary (late 1970s) and Bad Bobs (1984-2006). It was bought in 2006 for a whopping €12 million by Conor Martin, a publican who owned The Purty Kitchen in Dun Laoghaire. At the time, it was the property of Liam and Des O’Dwyer of the Capital Bars group who are behind Cafe en Seine, the Dragon, the George, Break for the Border and a number of hotels. It was renamed Bad Bobs in March of this year.

There’s no denying that the address is historic. An Irish Times article from 8 November 2006 stated that there has been a pub on the premises since 1728. But during that time there has been numerous name changes, auctions and buy outs. There’s no doubt that interior as been gutted and renovated three or four times at least.

Finally, where on earth did they pull that 1694 number from?

А теперь, мои дорогие, я вам расскажу, как НА САМОМ ДЕЛЕ происходит устройство в семьи российских граждан детей-сирот с инвалидностью. Тех самых, которых "мы должны устраивать сами, не рассчитывая на Америку".

В городе Ивангороде, Ленинградской области, есть детский дом для детей  с особенностями развития. В детском доме есть девочка Надя, 5 лет, с довольно серьезными неврологическими диагнозами. Поскольку в Системе Надя с рождения, трудно сейчас различить, что в ее состоянии от органических проблем, а что от депривации, но Надя в свои 5 лет не разговаривает  и не очень идет на контакт.

А совсем в другом конце страны, в городе Горно-Алтайске, живет Наталья Тупякова, молодая мама мальчика 8 лет и приемной дочки, которой почти 3.
Дочка Аня у Наташи появилась год назад. В 2 года малышка не ходила, даже не начинала говорить, имела множество проблем со здоровьем и все шансы к 3-4 годам получить те же диагнозы, что у Нади.
Перед Новым годом, когда Наташа с Аней были у меня, детка бодро обклеивала весь ИРСУ новогодними наклейками, играла с игрушками, про все любопытно спрашивала "Что это?" и мало чем отличалась от любого ребенка своего возраста, разве что маленькая. Год в семье.

Так вот, Наташа приняла решение, что и Надю тоже может взять и постараться помочь.

Обновила заключение, собрала пакет документов -- и поехала. Получила разрешение на знакомство с ребенком, познакомилась с Надей, поговорила с воспитателями и врачами, побоялась как следует, попереживала, но в решении брать девочку укрепилась.
Во время встреч Надя не сразу, но стала смотреть в глаза, отвечать на улыбку, позволила брать себя на руки.
Написала в опеке города Кингисеппа согласие на ребенка, заявление об установлении опеки. По закону у специалистов опеки есть 15 дней, чтобы принять решение: либо отдать ребенка, либо написать мотивированный отказ, который кандидат может обжаловать, если с ним не согласен.
И уехала домой. Было это 27 ноября.

В момент подачи заявления произошел странный эпизод: Наташу попросили написать заявление без даты, а заявление с датой выбросили. Поэтому потом, для большей уверенности, она через несколько дней еще раз послала заявление, почтой под входящий, чтобы оно точно было.

А вот дальше становится совсем интересно.
Оказалось, что Наталья не понравилась директору детского дома -- Егоровой Вере Николаевне. Не вызвала доверия.
Не то чтобы Вера Николаевна собиралась взять Надю себе, нет, вы не подумайте.
Не то, чтобы у нее стояла в дверях очередь желающих принять Надю в семью.
И не то, чтобы у нее дрогнула рука, когда придет время, отправить Надю в собесовское учреждение -- доживать, сколько получится.
Но вот именно Наталья показалась ей недостаточно хороша. Не замужем, молода, опыта мало, контакт доверительный не установила за пару встреч с особым ребенком. То ли дело прекрасные дипломированные специалисты в детском доме, у которых Надя, правда, не говорит к 5 годам, и с контактом  тоже не очень, ну так диагнозы же.
И Вера Николаевна написала в опеку заключение о том, что, по ее мнению, Наде лучше в детском доме.
Собственно, написала и написала, высказала свое оценочное суждение, имеет право. Законной силы оно не имеет никакой, но отчего ж не написать. Креатифф такой, свободный акт творчества.

Однако специалисты опеки Кингисеппа решили иначе. Они решили, что директору виднее, а им лишний риск ни к чему. И сначала попробовали наивный заход с заявлением без даты. А потом, когда это не сработало, сообщили Наталье, что раз директр детдома против, они будут собирать опекунский совет и решать. Когда будут собирать -- этого они сказать не могут. Месяц, два, три -- как получится. Много дел, вы у нас не одна. Как руки дойдут.
Для справки: законом никакой такой "опекунский совет" не предусмотрен. То есть собираться и советоваться, опять же, может кто угодно и с кем угодно, это тоже -- креатифф, который ну никак не освобождает опеку от обязанности принять решение о передаче ребенка или отказать в 15-дневный, напомню, срок.
Но именно этого -- принимать решение -- специалисты опеки Елена Викторовна Ширшова и Наталья Васильевна Долженко, похоже, как раз и не хотели.

Время идет, все сроки давно вышли, и поехала Наталья снова -- из Горно-Алтайска в Кингисепп, с Анечкой на руках, потому что та маленькая, к маме привязана,  как оставить?
По дороге они заехали в Москву, пообщались с юристами и психологами (так мы и познакомились), мы вместе составили план реабилитации ребенка, подробно обсудив, куда и с чем Наталья сможет обратиться за поддержкой. Она к тому времени знала все про инфраструктуру для особых детей в своем городе, ей вызвались помогать с обследованием и лечением Нади "Отказники" и дали об этом письмо, я передала свой телефон сотрудникам опеки Кингисеппа (с которыми лично знакома), мол, готова обсудить их опасения, подтвердить, что мы общались и все риски проговаривали, что решение у Натальи не с бухты-барахты принято.
Короче, Наталья отправилась туда, полная желания не конфликтовать, а доказать с аргументами, что она понимает, что делает, и ребенка ей доверить можно. И с надеждой, что Новый год встретит уже с тремя детьми дома.

Как бы не так.
План реабилитации никого не заинтересовал, мне они звонить не стали: "мы сами все знаем".
Зато появилось новое препятствие: в заключении о возможности быть опекуном у Натальи было написано, что она готова принять на воспитание ребенка с "незначительными нарушениями здоровья", а у Нади -- значительные, поэтому отдать ребенка они никак не могут.

Дальше -- страньше, выяснилось, что они оправили в опеку по месту жительства Натальи запрос на дополнительное обследование жилищных условий.
В этом месте уже я позвонила сама и попыталась выяснить, что именно они хотели бы узнать, требуя дополнительного обследования жилищных условий? Что такое должна увидеть или не увидеть у Натальи местная опека, что необходимо для принятия решения? Ответа я не получила.
30 минут демагогии на тему "а что же, мы должны вот так любому и отдать ребенка сразу же" и пара моментов истины, которые сквозь эту завесу прорвались: "мы между двух огней, директор отдавать не хочет, а вы давите" и "а вот если она ребенка вернет, мы будем виноваты, что плохо сделали свою работу".
Я попыталась объяснить, что вообще-то они УЖЕ плохо сделали свою работу, ибо Надя 5.5 лет в системе и они ее до сих пор не устроили. И когда сейчас чудом появился человек, готовый спасти их от столь глубокого профессионального фиаско, они прямо препятствуют устройству ребенка, истощая кандидата психологически и материально (одни билеты сколько стоят).  В ответ я услышала нечто совсем парадоксальное, типа "а давайте поговорим о Ваших недостатках, Вы что, сами без греха"? Я-то, конечно, с грехами, но обсуждать свою скромную персону с опекой города Кингисеппа как-то не планировала, мне  хотелось узнать, что мешает передать в семью Надю. Но тщетно.

Не буду пересказывать, кто еще кому и сколько звонил и писал, в дело вовлекалось все больше людей, которые пытались помочь Наташе и Наде. И начальству звонили, и в прокуратуру написали, и прессой грозили.
Однако 30 декабря состоялся пресловутый "опекунский совет", который решил ребенка не передавать, а затребовать-таки этот самый дополнительный акт обследования жилья. Никаким законом, напомню, не предусмотренный, а опять же чистый креатифф.
Акт, естественно, невозможно сделать без присутствия Натальи, так что Надя осталась в детдоме, а Наташа полетела обратно домой, в тяжелых чувствах, потому что теперь уже после встреч Надю от нее отдирали с рыданиями.
А специалисты опеки пошли праздники праздновать.

Праздники кончились.
К этому времени уже все, кто в ситуацию оказался вовлечен, были очень злые. Но ладно, думаем, не будем пока скандалить. Дадим людям возможность сохранить лицо. Пусть получат свой акт и отдадут уже Надю.

Своя опека Наталью поддерживает, дождались запроса из Кингсеппа, сделали обследование, сделали новое заключение -- не обязаны были, но пошли навстречу коллегам, сделали дополнительную, не предусмотренную законом работу, чтобы помочь Наталье взять ребенка. Как видим, разные бывают опеки.

Это все прямо сегодня происходило.
Наталья, радостная, звонит в Кингисепп: мол, все в порядке, высылаем новое заключение, все как вы просили, можно ехать уже за Надей?
И слышит в ответ -- что?  Угу, угадали, опять про "опекунский совет". Который соберется не могут сказать когда. И снова все рассмотрит. И что-нибудь еще придумает.

Короче, Наталью берут измором, надеясь, что она устанет и все как-то рассосется. Вместо того, чтобы просто взять и сделать свою работу, специалисты опеки Кингисеппа уже почти два месяца придумывают все, что угодно, чтобы Надя в семью не попала.
На данный момент единственной управой на это беззаконие видится широкий общественный резонанс.

Мы просим  СМИ обратить внимание на ситуацию. Наталья готова общаться с прессой.

Мы просим прокуратуру дать оценку действиям сотрудников опеки г. Кингисепп (заявление написано).

Мы просим Уполномоченного по делам детей Ленобласти обратить внимание на нарушение права ребенка жить и воспитываться в семье.

Мы просим руководство Ленинградской области навести наконец порядок и объяснить сотрудникам опеки их должностные обязанности и то, за что им платят деньги налогоплательщиков. А если они не в состоянии этого понять, пусть поищут другую сферу деятельности,  без людей и без детей.

Надю ждет ее семья.

Почему все это происходит, и не только в Кингисеппе, а сплошь и рядом?
Потому что у опеки НЕТ ОТВЕСТВЕННОСТИ ЗА НЕУСТРОЙСТВО.
Если Надя или другой ребенок всю жизнь проведет и умрет в Системе -- никто не будет виноват.

Никто и никогда не несет ответственности за то, что ребенок просидел в детском доме лишние недели и месяцы, пока они собирали "опекунские советы" и мучили кандидатов все новыми придирками. И если кандидаты сломаются в процессе и устройство сорвется -- тоже всех все устроит, меньше мороки.

Никто ни с кого никогда не взыскивал ни деньги, затраченные кандидатом в приемные родители на лишние мотания по стране ("это решение Натальи -- приехать сюда, мы ее не заставляли" -- сказали мне по телефону), ни бюджетные деньги -- немалые -- которые потрачены на лишнее содержание ребенка в учреждении.

И пока это так, все, что останется г-ну Астахову -- жонглировать цифрами, рапортуя о мнимых успехах семейного устройства, потому что реальных -- не будет.
Сколько бы прекрасных людей, вроде Наташи, не задумались о приеме ребенка.
Возможно, настало время это изменить.

Прошу максимально распространить информацию.

И, если есть возможность и желание, помочь Наташе на билеты, это оказалось очень дорого, туда-сюда кататься

Сбербанк Мастеркард
номер 5469 0200 1067 3540
Наталья Владимировна Тупякова.

АПД. Денег на поездку уже хватает, всем огромное спасибо от Натальи и от меня!

As we are entering the anniversary of the centenary with the outbreak of World War One, controversies over how to commemorate the past are heating up. A few day ago, I published comment  in the Austrian daily Die Presse on debates and controversies over the commemoration of World War One. As unfortunately these debates are mostly published in German (and Serbian) only. Thus, some key points and links here.

In my comment, particularly focus on how in Serbia and in the Republika Srpska there is a fear that the established national narrative is challenged in the context of the centenary. This is also an aspect Norbert-Mappes Niediek and others have recently commented on. The most recent example was  dramatic press conference in Andrićgrad–the newly built ethnocity as a tribute to Andrić close to Višegrad–by Miroslav Perišić, the director of the Archive of Serbia and Emir Kustrica, director of the Andrić Institute and part-time movie director (the RS, the main founder of Andrićgrad also boycotts of the EU-France-led commemorations in Sarajevo in June 2014). At the press conference Perišić presented a letter by the Austro-Hungarian governor of Bosnia 13 months before the war urging-preparing war against Serbia. The supposed “smoking gun” turned out not to be one. First, the Serbian translation did not match the German original and second, scholars were long aware that there were hawks in Austria-Hungary (as elsewhere) lobbying for war. In the case of Austria-Hungary, it was not only the author of the letter, Oskar Potiorek, but also the chief of staff of the army, Conrad von Hötzendorf, as explored in a recent excellent biography of Hötzendorf by Wolfgang Dornik, who lobbied for a “preventive war” against Serbia.  This does not mean that they were unopposed.

The fear of national(ist) historians is that new historiography will might shift the blame to Serbia for the outbreak of the war and the figure of Princip. Indeed, recent books on World War One move away from the long dominant thesis of Fritz Fischer that German’s quest for global power was the prime cause of the war. The bestseller Sleepwalkers by Christoper Clark  in particular locates the responsibility in all the major European capitals were key actors openly heading towards war (thus the title of the book is a bit misleading). However, the book also too easily links Serb nationalism in 1914 to the 1990s, as Andreas Ernst recently noted in the NZZ and thus also is careless in linking the interpretation of World War One to the recent past. This is exactly the implicit and explicit concern in Serbia, namely that the responsibility of Serbian nationalism for World War One also established guilt for the wars of the 1990s. However, interpreting the two events have to be kept apart to not fall into the trap of an ahistorical analysis of actors and specific circumstances.

The question over the monopoly of interpreting the war also effects the effort to have a scholarly debate over the war. The main academic conference on the war, “The Great War: Regional Approaches and Global Contexts”, to be held from 19-21.6.2014 in Sarajevo (disclaimer: I am a member of the organizing committee) was attacked for seeking to reinterpret the past. The former Bosnian ambassador to France and Egypt Slobodan Šoja, for example complained that the conference only brings together the losers of the war (the organizing committee includes research institutions from Austria, Slovenia, Croatia, Bosnia, Macedonia and Hungary) and would not give sufficient honor to Gavrilo Princip, whom he had described in a hagiography of Princip in Slobodna Bosna as the “purest source of national power and its consciousness.” Of course, historiography should be neither concerned with determining whether Princip is a hero (or a terrorist for that matter). These controversies suggest that much of the discussion during the upcoming commemorations will not be shaped by reflecting on the past, but making use of the past for the present. As such, the present is catching up with the past.

Filed under: Uncategorized Tagged: World War One

It would be utterly foolish to attempt a thorough description of what happened in Kamenets-Podolskii (or, in Ukrainian, Kamianets-Podilskyi), today a fair sized city in Ukraine. In earlier times it was an important Jewish center of learning, but even in Soviet times it was a multi-ethnic community of Poles, Ukrainians, and Jews. Internet descriptions of the city’s history always mention that Kamenets-Podolskii was the place where “one of the first and largest Holocaust mass-murders” took place. They usually also note that most of the 23,600 victims were Hungarian Jews.

Luckily there are some excellent English-language sources dealing with the subject. Among them is a volume devoted solely to the topic: Kinga Frojimovics’s I Have Been a Stranger in a Strange Land: The Hungarian State and Jewish Refugees in Hungary, 1933-1945 (2007), which is still available through Amazon. Randolph L. Braham’s monumental The Politics of Genocide: The Holocaust in Hungary, 2 vols. (1994) can still be obtained in an abbreviated edition. In Hungarian Tamás Majsai wrote a book about the deportations that took place in July-August 1941. I learned a lot from Mária Ormos’s Egy magyar médiavezér: Kozma Miklós, 2 vols. Kozma served at that time as a kind of governor of the territory, acquired in March 1939, which was known in Hungary as Kárpátalja or, in English, Carpatho-Ruthenia.

Yesterday I wrote that Sándor Szakály, the new director of the Veritas Historical Institute, called the deportation and murder of about 25,000 people a simple “police action against aliens.” It was not part of the Hungarian Holocaust. Why is it so important for Szakály and therefore, I suspect, for the Veritas Institute and the Orbán government to disassociate the 1941 atrocities from what happened after March 19, 1944, when allegedly Hungary lost its sovereignty? The answer, I think, is obvious. No one, not even far-right historians of Szakály’s ilk, can claim that Hungary was not a sovereign state in 1941. And yet with the approval and support of Miklós Horthy, László Bárdossy, the prime minister, Ferenc Keresztes-Fischer, minister of the interior, and Miklós Kozma, one of the promoters of the idea, all agreed to begin the deportation of Jews who had escaped from Germany, Czechoslovakia, Austria and after 1939 from Poland as well. In fact, although the official record of the cabinet meeting doesn’t indicate it, the whole cabinet gave the plan its blessing. The evidence can be found in notes jotted down by Miklós Kozma, who was present.

One must keep in mind that the northeastern corner of Greater Hungary was an underdeveloped region with a very large Orthodox Jewish community who were, especially in smaller towns, quite unassimilated. They were the ones Horthy hated most and wanted to get rid of. Kozma’s aversion to these people was most likely reinforced by living in the area. There were places where there were more religious Orthodox Jews than non-Jews. So, already in the fall of 1940 he entertained the idea of deporting them at the earliest opportunity, which came when Germany attacked the Soviet Union on June 22, 1941. When Hungary joined the war effort on June 27 of the same year, conditions were ideal for the mass deportation of the unwanted Jews, foreign as well as domestic, because Hungarian troops were temporarily in possession of territories just across the border.

Hungarian gendarmes collected the victims, who were allowed to take along only 30 pengős and food for three days, herded them into cattle cars or in a few cases trucks, and took them to Kőrösmező/Yasinia, still inside of Hungary. The first group started to move across the border to Galicia and Ukraine on July 14. In the next few weeks 13,400 people were deported from Carpathian Ruthenia and 4,000 from other parts of the country, including Budapest. The majority of the deportees were taken to Kamenets-Podolskii by Hungarian soldiers, who took over the job of the gendarmes. Once there, the deportees were left to their own devices. No shelter, no food, no nothing. The few Jews in town tried to help, but they themselves were poor.

Soon enough the conditions became indescribable. Yet more and more transports arrived daily. Finally the Germans had had enough; they asked the Hungarian government to stop the deportations. In response, Keresztes-Fischer temporarily halted the deportation of Hungarian Jews, but the others continued to arrive daily in Kamenets-Podolskii. It was at that time that the Germans decided to “solve the problem.” They simply killed them and buried them in common graves. Some were still alive when they were thrown into the pit. A few Jews survived and even managed to get back to Hungary, although the Hungarian authorities doubled the number of gendarmes in order to prevent their return.

Yes, at the end of August the deportations stopped, but the Hungarian government didn’t give up the idea of resuming the deportations, especially from this particular corner of Hungary. László Bárdossy announced that because of the German request they halted the action but they have every intention of continuing it when the situation in that part of Galicia and Ukraine improves enough to accept the deportees.

Kamenets-Podolskiii was a dress rehearsal for the deportation of over 600,000 Hungarian citizens. Gendarmes were employed to gather and herd the victims into cattle cars in both cases. In 1944 as in 1941 the Hungarian authorities were the ones who seemed most eager to get rid of their Jewish citizens, and in both cases the Germans were the ones who tried to slow down the transports because they were overburdened.

So, it’s no wonder that the current Hungarian government wants to transform Kamenets-Podolskii into an innocent police action against illegal aliens. Sándor Szakály and the Orbán government are a perfect fit, and I’m certain that his Veritas Institute will do its level best to whitewash the Hungarian governments of the interwar period and make sure that Governor Miklós Horthy, whom Szakály seems to admire, is portrayed as an innocent victim of circumstances. And since soon enough all school books will be published by a state publishing house, I have no doubt that Szakály’s version of Hungary’s modern history will be the “true and only one.” After all, he is heading an institute called Veritas.

Поняла по комментам, что требуются некоторые разъяснения, поскольку не все в теме.
Вынесу сюда несколько своих ответов на самые частые вопросы/заблуждения.

И хотелось бы некоторой корректировки тона обсуждения и высказываемых гипотез.

1. Я уверена, что ни опека, ни директор дд не вымогают денег, не кладут в карман подушевое финансирование и спонсорскую помощь, не претендуют на жилье девочки и вообще ничего такого.
Давайте эти темы не развивать, претензии к этим специалистам совершенно не этого толка.
Я уверена, что в финансовом отношении это совершенно порядочные люди.

2. Нет, они не фашисты, не бездушные монстры и не злонамеренные мучители детей и кандидатов. Они сами искренне уверены, что защищают интересы ребенка.
Проблема в том, что они считают очень серьезным риском "а вдруг она не справится", но совсем не считают проблемой, если Надя проведет всю жизнь в казенном доме. Статус-кво они считают нормальным положением дел, не требующим действий с их стороны. А вот изменение статуса-кво, принятие решения -- это да, это серьезно, тут надо сто раз подумать и подстраховаться.

Это общая беда всей системы защиты прав детей сирот --  у нас РЕБЕНОК В УЧРЕЖДЕНИИ СЧИТАЕТСЯ УСТРОЕННЫМ.  Ни сотрудники учреждений, ни сотрудники опек в большинстве своем не знают или не хотят знать и понимать, насколько мучительно и вредно для ребенка пребывание в казенном доме -- даже таком прекрасно обустроенном, как в Ивангороде.
И это не только их вина, так было устроено десятилетиями.
В том числе это и моя личная вина, потому что, например, Елену Викторовну я обучала на курсах, и старалась до нее донести, ЧТО делает учреждение, самое распрекрасное, с ребенком, но не смогла. Плохо доносила, видимо.

3. Насчет "вызвала/не вызвала доверие". Смотрите, как устроено. Вот вы директор (или сотрудник опеки). К вам приезжает человек какой-то и хочет взять ребенка. Вы его видите в первый раз в жизни, его и его бумажки. А ребенок сложный. Да конечно, у вас не возникает доверия. И не должно возникать. У вас просто нет ни времени, ни возможности, ни инструментов чтобы убедиться, что ему можно доверять.

Именно поэтому задача оценки кандидата возложена на ОПЕКУ ПО МЕСТУ ЖИТЕЛЬСТВА. Она может установить доверительный контакт, пообщаться, посетить дома, направить учиться, направить к психологу.
На самом деле и у этой опеки времени и инструментов мало, вот поэтому я и сторонник профессиональных служб по устройству, где бы с кандидатами работали неформально, имея для этого время и необходимые знания-умения. Но сейчас их почти нигде нет, а есть опеки, которым приходится как-то справляться, кроме всей прочей их работы. И это, еще раз подчеркиваю, всегда ООиП по месту жительства кандидата. Это их работа.
И если они выдали положительное заключение, да еще дважды, значит, и жилье, и материальное обеспечение и мотивация, и уровень готовности кандидата их устроили. Они профессионалы, давайте не будем воображать, что мы тут в комментах лучше оценим, сможет ли Наталья покормить детей.

Работа же опеки со стороны ребенка -- проверить заключение коллег на предмет соответствия закону, рассказать кандидату о ребенке, дать направление на знакомство, правильно оформить бумаги -- и все.
Их доверие или недоверие лично кандидату вообще не имеет значения, и это правильно. Потому что при поверхностном знакомстве оценка не может быть взвешенной и грамотной, это всегда проекции. У одного из участников диалога болит зуб -- и вот уже готово "недоверие". Кому-то не нравятся молодые, кому-то незамужние, кому-то многодетные, кому-то педагоги, кому-то православные, кому-то рыжие или в очках, или все наоборот.  Поскольку при таком общении невозможно отделить свои проекции от объективной оценки, закон от этой обязанности ООиП ребенка избавляет, что вполне разумно. Они должны довериться мнению коллег.

И поверьте, мы не стали бы затевать скандала, если бы вчера, получив сообщение о том, что опека Горно-Алтайска повторно, по просьбе коллег, все проверила, все взвесила и выдала положительное заключение Наталье, специалисты Кингисеппа сказали бы: прекрасно, высылайте новое заключение, мы его смотрим, потом нам нужно 3 дня на подготовку документов Нади, и приезжайте. Все было бы тихо и мирно.
Однако любые собирания "опекунских советов" неизвестно когда и прочие попытки оценивать кандидата вместо выполнения положенных по закону действий являются препятствием для семейного устройства ребенка.

4. ОК, хорошо, пусть мы имеем дело с ну  очень неравнодушными и отвественными людьми, которые так болеют за ребенка, что хотят подстраховаться. Для этого у них есть как раз 15 дней, предусмотренных законом. В нашем случае за это время не было сделано вообще ничего, ну, да ладно. Допустим, не успели. И готовы ради большей уверенности  в благополучии ребенка даже подставиться с нарушением закона и понести ответственность. Это не снимает претензий, но можно понять и уважать по-челевечески.

Каковы тогда ожидаемые действия опеки ребенка, чтобы, имея в распоряжении непродолжительное время, постараться все же оценить серьезность намерений кандидата и его способность помочь ребенку?
Это могут быть
- конкретные уточняющие вопросы опеке по месту жительства.
Ну, например, ребенок, за которым приехали -- колясочник, тогда уместен вопрос: приспособлена ли квартира и подъезд для коляски, и если нет, какие на этот счет есть планы и возможности. Оттуда отвечают: да, там в квартире широкие проемы, в подъезде пандуса пока нет, но мы уже обратились к местным властям, обещали за месяц сделать. Или он астматик, и тогда вопросы: как там с домашними животными, коврами, открытыми книгами, быстро ли приезжает "Скорая"?
Однако, как я ни старалась, я не услышала, на какие именно вопросы специалистам Кингисеппа хотелось бы получить ответ в дополнительном акте обследования жилья. Ничего, кроме абстрактного "за ней нужен постоянный присмотр" и "это очень тяжелый ребенок". Возникает вопрос, как можно оценить пригодность кандидата и его жилья, если у тебя нет критериев пригодности? И зачем тогда вообще оценивать?

- общение с самим кандидатом на темы: как он планирует лечение и обучение ребенка, какие по его месту жительства есть для этого возможности, где он уже был и что узнал, кто обещал помочь и т.п.
Это ровно то, чем занималась с Натальей я, когда меня "Отказники" попросили побеседовать, прежде чем обещать поддержку. Ведь разумные опасения: молодая мама, третий ребенок, что, если просто поддалась эмоциям и плохо себе представляет, во что ввязывается?
Я два часа общалась, спрашивала, уточняла, наблюдала, как Наталья общается с Аней, и составила свое экспертное мнение.
То же могли при желании сделать сотрудники опеки, чтобы успокоиться. Для этого мы и написали план реабилитации ребенка, для этого Наталья собрала письма поддержки. Но все это никого не заинтересовало.

- обращение к экспертам. Специалисты опеки не обязаны сами уметь вести такие беседы, и времени у них может не быть. Это нормально. В этом случае можно попросить кандидата побеседовать с экспертом,  и потом послушать эксперта. Кандидат, конечно, по закону может отказаться, но обычно людям самим интересно и они готовы разговаривать. Частично нечто подобное имело место в беседах Натальи с директором детского дома.
Однако обращение к экспертам имеет свои условия: они должны быть независимы и  не заинтересованы в ситуации. И слушать надо не одного эксперта, а хотя бы двух с разными точками зрения. То есть директор детского дома как единственный эксперт (со мной связаться не захотели, к другому эксперту не направили) , чье мнение принимается как истина в последней инстанции -- это уж точно не вариант.

Возникает вопрос: зачем было брать на себя не предусмотренные законом функции оценки возможностей кандидата, если в реальности никакой оценки делать не хотят и/или не умеют?

5. Почему решили обращаться к общественности и разумно ли это.
Честное слово, скандал в прессе -- это ну очень нежелательный для всех участников сценарий.
Это дико время- и энергозатратно, это трепка нервов, это риск, что будут обижены люди, это разрушение рабочих контактов,  это часто более вульгарное представление проблем в общественном сознании (опеки-монстры или приемные родители -- скандалисты  и попрошайки), это эскалация нового обмена жалобами и обвинениями.
Все это очень плохо.
Но.
Только в комментах к предыдущей записи десятки примеров аналогичных мытарств приемных родителей, у многих из которых не было такой "группы поддержки",  каую смогла найти для себя Наталья. Обычно в процессе все кипят гневом, а потом, если ребенка удается вырвать, погружаются в заботы о нем, и история повторяется с новым кандидатом.
Наталья приняла решение обнародовать свою ситуацию прямо в "горячей" стадии. Чтобы были сделаны выводы всеми заинтересованными сторонами. Чтобы кому-то после нее было легче. Чтобы быстрее забрать Надю.
Это ее решение, ее риски, наше с коллегами дело -- ей в этом помочь. И спасибо всем, кто тоже откликнулся на просьбу о помощи. Тут без помощи очень трудно справиться.

Мы очень постараемся удержать дискуссию в рамках обсуждения проблем, а не личностей, в рамках поиска решений, а не истерики и собирания угольев на головы.
Очень надеюсь, что в этом все нам помогут, и журналисты, и комментаторы, и вовлеченные ведомства.

Я от всей души надеюсь, что у коллег из Кингисеппа хватит мудрости и профессионального мужества не продолжать войну, а принять наконец решение, то или иное,  и выполнить свою работу.  В этом случае я точно также широко расскажу об этом, как вынуждена была рассказать о действиях менее мудрых и профессиональных.

И просьба: если вы перепостили предыдущее сообщение и считаете то, что написано здесь, полезными пояснениями  для вашей аудитории, пожалуйста, разместите у себя этот текст тоже.

True Facts About The Armadillo..(Read...)

Резонансных и дорогих Западу сидельцев обещают отпустить (все равно уже почти весь срок отсидели), а то и правда можно остаться в одиночестве на  правительственной трибуне в Сочи. Ну и хорошо, хоть шерсти клок с Олимпиады этой.
Но одновременно закатывают в тюрьму по обвинению в убийстве человека, освобождение которого никто из мировых лидеров не поставит условием своего визита в Сочи. Да и наша общественность ноги не выламывает защищать Даниила Константинова, ибо он националист, а общественность вся из себя ужасно этого не любит.
Хотя дело совершенно дикое и беспрецедентное по жестокости -- человеку приписывают не хулиганство, не массовые беспорядки, не лес украденный, а вполне себе реальное убийство. Которое случилось в тот самый день и час, когда человек этот сидел в ресторане на другом конце Москвы с семьей, мамин день рождения праздновал. Фото есть, показатели свидетелей есть, все, что нужно для алиби -- все есть.
Однако ему светит 10 лет колонии строгого режима и ярлык убийцы -- на основании только лишь показаний одного-единственного свидетеля. Который -- вот же совпадение -- оказался вором-рецидивистом, почему то получившим  за свои многочисленные подвиги условные сроки. За какие-то такие заслуги.  Это очень краткий пересказ происходящего, желающие могут подробно вникнуть, изучить ход процесса, доводы обвинения и защиты, речь самого Даниила -- всего этого в Интернете в избытке, вот, например, в блоге его отца  http://ivkonstant.livejournal.com Чтение крышесносное, Кафка в углу нервно курит так, что скоро заработает эмфизему.

И всех волнует вопрос: за что? Ну, отказался Даниил стучать на своих "эшникам". Так мало ли кто отказывался. Ну, молодой политик. Так тоже -- мало ли. Конечно, поле зачищать надо, чтобы граждане могли потом спрашивать друг у друга: не, ну этот, конечно, уже достал, но за кого еще-то?  нет ведь никого!  И все же, это ж целое дело -- убийство подобрать, подставиться с невообразимым совершенно по количеству нарушений следствием и процессом. Чего ради?

Мне тоже было не очень понятно, пока я не прочитала в ленте вот это

http://starshinazapasa.livejournal.com/732759.html

Я Аркадия-то  давно читаю и знаю, как его всегда корежило от малейшего намека на национализм. Банил с двух рук не прицеливаясь. А тун вон, говорит, другой национализм увидел. С которым можно быть несогласным, но вместе добиваться общегражданских требований.
И сразу вспомнилось полуторагодичной давности письмо из тюрьмы Даниила, некоторые цитаты ниже, полностью здесь http://konstantinovdaniil.ru/view_post.php?id=90#.UFYDKkNF0V0.livejournal
Так  вот, цитаты (сам текст обращен к "правой молодежи", под правыми имеются в виду националисты):

Хватит гонять дворников! Бороться с нелегальной иммиграцией, преследовать приезжих работников ЖКХ нелепо и не эффективно... Хватит «сражаться» с кавказской молодежью (или с пресловутой «антифа») на улицах!
...Нельзя, просто недопустимо нападать на людей, которые не проявляют агрессии и не совершают никаких противоправных действий. К подлинным интересам русской нации все эти «акции прямого действия» не имеют никакого отношения. Я призываю вас воздержаться от уличного насилия и заняться полезной осмысленной деятельностью.
Хватит засорять Интернет злобными комментариями по поводу «неруси» и других мнимых «врагов русского народа». Это вопиющая форма бессилия! Не тратьте сил попусту. Если направить энергию в правильное русло, результат может быть просто ошеломляющим.

И что же это за возможный "ошеломляющий результат"? Уж не сотни ли тысяч на улицах, скандирующих "Мы -- нация!", как сейчас в Киеве? Не сотни ли тысяч, подчеркнуто доброжелательных, самоорганизованных, разных политических предпочтений, разноязычных -- объединенных общей целью отстоять свои грважданские свободы?
Пока либералы штабелями сыплются в обморок от любого слова с корнем "нац-", а националисты сливают агрессию на "хачей" и "чурок", власти нечего бояться от слова "совсем". А вот если эта самая правая молодежь стала бы слушать кого-то типа Даниила? Как, не "чурки" виноваты в наших бедах? А кто??!!  И сразу интересные напрашиваются ответы.
Толпы интеллигентов в загонах и с шариками никакой угрозы режиму не представляют, да они и рассосались благополучно. Толпы зигующих пэтэушников с арматурой, избивающие торговцев и дворников -- тоже, их можно размазать по асфальту под аплодисменты мировой общественности, еще и самым демократичным да толерантным выйдешь. А вот синтез национализма с идеей демократии и связанный с этим переход от этнического к гражданскому пониманию нации,  плюс добровольное самоограничение насилия -- то, что происходит прямо сейчас на Майдане -- это самый страшный сон нашей власти. Это то, после чего звучат слова "Мы, народ..." и правила игры меняются необратимо.
Тут крыть будет нечем. Хозяин придет. Субъект власти в стране, которому она принадлежит по праву. И наместника-узурпатора попросит -- на выход, но без вещей.

Нет, конечно лично мне бы больше понравилась просто мирная демократическая революция, без всякой "наци-". Я безродный космополит до глубины души,  думаю,  уже никогда и никакой гимн я не смогу петь, приложив руку к сердцу, хотя иногда жаль.
Но надо смотреть на вещи реально. Без становления нации здесь будут вечно сменять друг друга всякие бандитские кланы, а населению будут скармливать компенсаторные имперские грезы. Это в лучшем случае. Худший -- развал всего и вся -- скоро законом запретят называть вслух (это помогает, вы не знали? запрети говорить, и его не случится).
Я не знаю, возможно ли это в принципе в постимперской стране.  Я не знаю, продвинулся ли
бы в эту сторону сам Даниил -- в тексте по ссылке есть мысли про "не надо гонять дворников", но про то, что нация -- это не "русские", а граждане -- этого пока нет. Я не знаю, есть ли шанс у таких, как он, стать во главе этой самой "правой молодежи", или она пошлет умников лесом и пойдет-таки зиговать. Но он сделал тот самый один шаг в правильном направлении, который лучше, чем десять в неправильном.

Так что мне, пожалуй, понятно, за что  сажают Константинова.
Чтобы здесь даже намека не было на возможность такого:

Смотрю на киевские события и комментарии к ним в прессе, и думаю: все же поразительно, как Ганди изменил мир. Изменились сами нормы и правила, сегодня тот,  кто применил силу и пролил не свою кровь -- тот проиграл. И стороны соревнуются не у кого больше оружия и напора, как было во все времена при любом столкновении народа с властью, а кто сможет таки не сорваться в насилие.

Сила уязвимости -- вот что побеждает по-настоящему. Сила стержня, а не панциря. Сила внутреннего убеждения, при полном осознании физической слабости, полном признании той очевидной истины, что у безоружных людей против  подавляющих сил государства, против дубинок, пуль, газа, водометов, танков, чего там в разных странах было, шансов -- ноль. Сила, которая в какие-то моменты плачет от боли и страха -- но не уходит, потому что "на том стою и не могу иначе". И тем самым в конечном итоге связывает в действиях -- и освобождает в моральном выборе -- и другую сторону.
За жесткостью всегда стоит страх и неверие в свою правоту, и ответ на посыл: тебе нечего бояться, и ты можешь решиться -- и поступить правильно, может быть как минимум разным. А это уже очень много, что разным, что ответ не задан ситуацией намертво. Сама постулированная возможность выбора, само ожидание от человека -- человеческого восстанавливает  орка, винтик, бездушную часть карающей машины до человека, наделенного свободной воли.

До настоящей сатьяграхи, которая предполагает спокойствие духа и искреннее уважение к противнику, конечно, европейцам далеко -- любым европейцам. Наверное, для этого нужно родиться и вырасти в другой культуре, с принципиально другим уровнем выносливости к страданию и философским отношением к жизни и смерти.
Но даже очень "посюсторонний" и довольно агрессивный в своей основе европейский мир за последние полвека изменился под влиянием идей Ганди невероятно.

Правда, у этого есть и другая сторона. Ненасилие стало "брендом", и этим словом частенько называют банальную умеренность и трусость в духе: "Не бейте нас, мы же ничего не нарушали".  Что еще противнее, чем мордобой, конечно.
Это уже россиянское скорее, тут у нас такой клубок из насилия и виктимности многолетний, что оторопь берет. И ненасилие пока, мягко говоря, не на повестке дня.
То есть когда наши оппозиционно мыслящие интеллигенты пишут что-либо в духе "и мы поскорее ушли с митинга, потому что мы сторонники ненасилия, а они там все звери и провокаторы" это какбэ сильно не оно. Как говаривал Махатма : "Лучше быть жестоким, если жестокость есть в наших сердцах, чем пытаться прикрыть своё бессилие покрывалом ненасилия."  Ну и, добавлю от себя, лучше честно сказать, что боишься, чем врать себе и другим, что это ты просто пацифист (и надеяться в глубине души, что этих сволочей замочит уже наконец кто-то другой). Бояться -- нормально, врать -- нехорошо.

Тезис -- это покорность, трусость, проглоченная агрессия,  антитезис -- борьба, храбрость, риск, агрессия, выпущенная на волю, а ненасилие -- это синтез,  преодоление агрессии, способность подняться над ней, выйти из ненависти (бессильной или "с кулаками") в уважение, открытость и полную готовность к последствиям.  Совсем-совсем не на повестке дня. Еще и до антитезиса далековато. И даже до тезиса.

Скорее имеем пока анисинтез, двоемыслие, и это как раз виктимность: проглоченная агрессия, возведенная в ранг кредо и мудрости, вечная поза подставления с внушением себе, что это поза величия, духовности и власти над миром, агрессия, не смеющая не то что обратиться на насильника, но даже осознать факт насилия, и потому прущая  по отношению ко всем, кто может себе позволить распрямиться (нынче весь рунет полон примеров).

Кстати, если кто не смотрел фильм "Ганди", очень советую. Там про ненасилие очень подробно и ярко, не опуская сложных мест.  По крайней мере, после сцены, когда индусы рядами идут в непокрытыми головами под дубинки и падают, как шли, рядами, вы никогда больше не перепутаете приверженость ненасилию и осторожность.
А если повеселей и полегче, то прекрасная повесть Рассела "И не осталось никого", про цивилизацию гандистов - просто классную. Хоть пока поразмышлять.

OAKLAND, Calif. — San Francisco has become a city of gadgets, but it’s always been a city of letters. The town was central to the Beat movement in the 50′s, and the recent, city-wide SF Lit Crawl shed light on its wide variety of independent bookstores. According to Google Maps, there’s one Barnes and Noble in the city, in the tourist-friendly Fisherman’s Wharf, whereas a quick search on Yelp reveals a wide variety of indie stores throughout.

I was excited to learn recently about The Literary City, an interactive map developed by the San Francisco Chronicle and updated this year. Compiled by the Chronicle’s book editor, John McMurtrie, the map features booksellers, key locations (like Allen Ginsberg’s old apartment on Montgomery, where he wrote “Howl”), and passages about the city, and it’s a lovely reminder of the spirit of the Bay Area, which has so often celebrated freedom of expression.  One peculiar dot in the middle of the Bay points to a passage from Maya Angelou from I Know Why the Caged Bird Sings:

“To San Franciscans, ‘the City That Knows How’ was the Bay, the fog, Sir Francis Drake Hotel, Top o’ the Mark, Chinatown, the Sunset District and so on and so forth and so white. To me, a thirteen-year-old Black girl, stalled by the South and Southern Black life style, the city was a state of beauty and a state of freedom.”

This project grows out of the jigsaw map of San Francisco that made the rounds last year, also developed by McMurtrie.  Compiled with words and phrases about some of the city’s most iconic neighborhoods, it brought to life the way the city has been described and discussed over the years. Aside from their intrinsic value as a collection of literary history, maps like these also offer a window into how the narratives of the city continue in new forms in the 21st century.

I’m reminded of a recent New Yorker profile on the region’s entrepreneurial culture, where author Nathan Heller draws a direct line with the historical bohemian spirit of the city:

The youth, the upward dreams, the emphasis on life style over other status markers, the disdain for industrial hierarchy, the social benefits of good deeds and warm thoughts—only proper nouns distinguish this description from a portrait of the startup culture in the Bay Area today. It is startling to realize that urban tech life is the closest heir to the spirit of the sixties, and its creative efflorescence, that the country has so far produced.

Fittingly, the interactive Literary Map is made of collaborative, open source technologies like Open Street Map and Leaflet.  These aren’t Bay Area technologies per se, but one could argue that they emerge out of the free software movement, whose origins can be traced in part to discussions and actions in the Bay Area like the Open Source Initiative in Palo Alto.

Jack Kerouac, of course, gets a passage, and his pin is dropped at the edge of the Golden Gate Bridge: “There was the Pacific, a few more foothills away, blue and vast and with a great wall of white advancing from the legendary potato patch where Frisco fogs are born.”  It’s a story that continues today with the popular @KarlTheFog Twitter account, a perennial favorite for the tech-enabled in the city:

Summertime selfie: pic.twitter.com/J4T3t9mGKf

— Karl the Fog (@KarlTheFog) October 29, 2013

His sister hadn’t seen him for seven years. She had been trapped in Kiev during the war that followed the Russian Revolution. Eventually, in 1921, she managed to escape with her elderly mother and two small children and made her way to Vienna: ‘When we entered his room Vaslav was sitting in an armchair; he did not get up to greet us. Mother rushed to embrace him, but Vaslav showed no emotional reaction on seeing his mother. He remained withdrawn into himself . . . Throughout our visit in his room he had an absent look, staring into space and not uttering a word.’

Meeting Room is a recent and powerful documentary concerning the Concerned Parents Against Drugs movement, looking at those who stood up to drug dealers in the inner-city in the early 1980s. The film includes interviews with the late Tony Gregory, John ‘Whacker’ Humphries, Bernie Howard, Mick Rafferty, Padraig Yeates, Chris McCarthy and Fr Jim Smyth. This is a very important historical documentary which deserves a larger audience.

Christy Moore also features in the documentary, performing his song in honour of ‘Whacker’ Humphries.

Whacker Humphries took the dealers on
And he fought them tooth and nail
A squad of well armed soldiers brought him to the Portlaoise Jail
He tried to protect his children, found guilty of a crime
One man gets a pension, another man gets time

Фотографией из серии "этот человек кого-то в чём-то подозревает" проиллюстрировано моё интервью Слону.ру

Навальный: «Мы должны крушить рейтинги "Единой России" и Путина»

Про выборы, Якунина, Мосгордуму, ресторан с Путиным и мурзилок разных цветов и оттенков.

Примечание. Этот пост надиктован.

18 сентября 2008 года, ровно пять лет тому назад, я написал в этом ЖЖ пост под названием "Конструктив":

Уже давно очень хочется что-то менять вокруг. Но всегда было непонятно - как? Несколько месяцев в Голландии убедили меня в том, как много может грамотно организованное местное самоуправление. Здесь на откуп муниципальным властям отдается огромное количество вопросов, и они их решают, черт возьми, очень эффективно решают.
Поэтому, чтобы не ныть и не пустобрехствовать, я решил попробовать поучаствовать в выборах в Екатеринбургскую городскую думу весной 2009 года - и стать депутатом. Есть ощущение, что при должном финансировании избирательной кампании, должном уровне самоотдачи и правильно сделанных стартовых шагах, эта задача выглядит решаемой. (Кстати, спасибо за идею Диме Лоевскому). ...

Мне было 27 лет, я ничего не понимал в российской политике, и мое решение было, в общем-то, случайным. У меня за плечами был, однако, немалый управленческий опыт в одной из крупнейших ИТ-компаний России, а моим главным оружием был здравый смысл.


В понедельник я провел итоговую встречу с помощниками, с которыми проработал все 4,5 года срока моих депутатских полномочий, с 1 марта 2009 года по 8 сентября 2013 года. Таким образом была поставлена жирная точка и в этой депутатской истории, и, видимо, в моем участии в политической жизни Екатеринбурга в целом.

Посидели, вспомнили, как и с чего все начиналось, как продолжалось, что было сделано.

На самом деле, все вспоминается очень легко, поскольку подробно задокументировано на страницах моего ЖЖ – достаточно посмотреть посты по тегу ЕГД. В первые месяцы я очень подробно писал обо всех заседаниях Гордумы и комиссий, а потом начали появляться некоторые яркие, сквозные темы, которым уделялось особое внимание и которые, иногда, разворачивались на протяжении года и более. Инвестпрограмма Водоканала, дело о воровстве при строительстве садиков, госзакупки Управления культуры ("Старый Новый Год у Главы Екатеринбурга"), история с незаконными парковками, митинг на площади Труда, комитет «Право выбора», расследование деятельности компаний «Аргус» и «Форатек»....

Постепенно - к 2011 году - я стал писать о заседаниях меньше, и этому есть понятное объяснение – в Гордуме сложилась вполне понятная конфигурация, и в ситуации, когда 31 из 35 депутатов представляют депутатскую группу «Единая Россия», остается очень мало пространства для политических маневров. Была всего пара эпизодов, когда мне как депутату удалось сделать что-то интересное и значимое именно в рамках работы Думы и комиссий (больше всего вспоминаются, наверное, история с "отрицательным трансфертом" из городского бюджета, тема с льготой по земельному налогу для застройщиков "Академического" и история с реестром муниципальных информационных систем).

В то же время собственно депутатской работы становилось не меньше, а даже больше – как раз к середине срока нам удалось отстроить полностью эффективную структуру работы депутатской приемной.
Вот как это выглядело: приемная была открыта каждый день со вторника по пятницу, и 2 помощницы (Наталья Зырянова и Антонина Федоровна Олешко) вели постоянный прием граждан. Таким образом мы разбирали 90-95% типовых обращений – довольно быстро мы наработали статистику и набор алгоритмов по всем наиболее часто встречающимся ситуациям.
Нетипичные обращения попадали на разбор к нашему юристу Александру Помазуеву, который вел прием по понедельникам по предварительной записи – это гарантировало то, что он занимался действительно серьезными случаями. Дмитрий Лоевский отвечал за все взаимодействие приемной со всеми государственными органами: переписка, документооборот, участие в работе комиссий и т.д. Дмитрий Базанов организовывал и руководил работой приемной, а также разбирал наиболее важные обращения граждан вместе со мной.


Вот здесь есть детальная статистика по обращениям граждан, включая и все исходные данные.

Что касается меня, то сначала я вел депутатский прием два раза в неделю, потом раз в неделю, а в конечном итоге перешел на формат приема по записи, который оказался наиболее эффективным, так как позволял уделять внимание только самым нетипичным и серьезным делам. В частности, это история про снос незаконно построенных домов в поселке Совхозный, про селекционную станцию, ТСЖ на Тверитина, 34 и некоторые другие. Благодаря хорошо налаженной работе приемной все эти проблемные случаи попадали ко мне уже с полностью собранными комплектами документов, что позволяло разбираться в них быстро и эффективно.

Я искренне считаю, что в концу срока нам удалось выстроить идеально отлаженную структуру депутатской приемной и в управленческом, и в организационном плане. Другое дело, что эта структура требовала постоянной работы пяти человек, двое из которых работали на полный рабочий день (трое остальных - по совместительству), и ее финансирование выходило далеко за рамки тех 50 тыс. рублей в месяц, которые Городская Дума выделяет депутату на содержание аппарата помощников.

Я рассказываю об этом там много и так подробно потому, что очень жалко терять весь наработанный опыт. Сейчас у нас есть база данных, состоящая примерно из 2 тысяч обработанных обращений и несколько десятков алгоритмов для обработки типовых ситуаций, начиная от пресловутой незаконной парковки и заканчивая проблемами в сфере ЖКХ. Все эти алгоритмы хорошо отработаны и могут быть использованы в работе любой другой депутатской приемной. Я обратился к коллегам - Константину Киселеву и Дмитрию Головину, которые избраны в новый состав Городской думы по спискам партии «Гражданская платформа», с предложением перенять все наши наработки. Может быть, они захотят объединить бюджеты и сделать один депутатский центр на фракцию, который не будет привязан к конкретному округу.


Вообще, напомню о том, что когда я шел в Городскую думу 5 лет назад, я говорил об одном: я прекрасно понимаю, что буду практически единственным независимым депутатом. Однако мне очень хотелось наработать какие-то практики, создать кейсы и истории, показывающие, как один депутат за счет информационной открытости и выстраивания обратной связи с избирателями может изменить экосистему взаимоотношений в городе. Другими словами, мне хотелось попытаться сделать власть вынужденно более подотчетной и подконтрольной, а жителей города – более информированными.

Из того же поста пятилетней давности:
... Далее, депутатов там 35, депутатская группа "Единая Россия" достаточно велика, то есть влиять на принятие решений опять же не получится. Так что, даже если меня выбрать депутатом, то дороги автоматически не станут гладкими, велосипедные дорожки тоже не появятся, и во дворах спортплощадок не будет, и точечная застройка не прекратится.

Зачем мне тогда это надо? Я понятия не имею, сколько денег платят депутатам за участие в работе ЕГД (и платят ли), знаю только, что эта работа не является освобожденной, и, следовательно не должна отнимать слишком много времени и вредить основной работе. Мне кажется, что пожертвовав небольшой толикой своего времени, я смогу решить на сегодняшний день только одну, но важную задачу - получить доступ к информации. Так или иначе, но утверждение городского бюджета, все прочее местное законодательство через Думу проходит, и у меня будет полный доступ к этой информации. Я смогу подробно освещать весь нормотворческий процесс в части наиболее критических его вопросов в блоге, и, тем самым, обеспечивать какую-то прозрачность работы органов местного самоуправления. Все-таки наш город славится высокой степенью демократичности, у нас работает большое количество сильных общественных организаций (таких, как КЗПА, например), и я мог бы привлекать их внимание (внимание специалистов) к тем или иным проблемам города, и транслировать обратную связь (опять же, от специалистов) в зал заседаний; конечно же, прибавляя к этому и свои мысли и свое видение по тем или иным вопросам. Мне кажется, сейчас - это максимум возможного: попытаться создать механизм реального участия больших групп людей (неравнодушных, социально активных, заинтересованных) в жизни города, в управлении городом. Если это получится - можно будет делать следующие шаги.

Без ложной скромности скажу, что, на мой взгляд, это депутатское обещание я выполнил на 100%. Самой важной частью своей деятельности я считаю не расследования, не антикоррупционные дела и не заявления в прокуратуру, а серию хороших информационных текстов и отчетов о том, как устроен бюджет, как работает городской общественный транспорт, Водоканал, Энергосбыт, как устроено распределение участков для строительства и подключение к сетям и т.д., и т.п. Обо всем этом я подробно писал в 2009-2010 годах – задолго до того, как это стало модным. Следствием этого стал тот факт, что на моих глазах стал формироваться определенный слой людей, которым действительно интересно про это читать, в этом разбираться и использовать эту информацию для своих общественных проектов.

Наверное, одно из самых важных достижений за эти 4,5 года депутатского срока – это проведение двух общегородских конференций в 2011 и 2012 годах. Нам удалось вывести обсуждение городских проблем на совершенно новый уровень, пригласив экспертов и собрав несколько сотен граждан, которые пришли послушать о том, как устроен и работает город.
Я действительно вижу, что сейчас в Екатеринбурге есть несколько сотен, а то и тысяч людей, которые осознанно тратят часть своего времени, а также интеллектуального и организационного ресурса на то, чтобы город стал лучше. Безусловно, эти люди занимаются тем, что им интересно, и я уверен, что и без моего участия Алексей Беззуб занимался бы дорогами, Олег Букин – памятниками, а Володя Злоказов – велодорожками и общественными пространствами. Все они сами сделали свой осознанный выбор в пользу общественной деятельности, но, во-первых, я всю дорогу старался им по мере сил помогать, а во-вторых, я думаю, что моя работа повлияла на то, чтобы таких людей стало существенно больше, чем могло бы быть без нее.

Теперь несколько слов о том, что сделать не получилось.
Конечно, мою каденцию нельзя назвать суперуспешной. Когда я шел в депутаты, я про себя думал так: безусловно, я иду на один срок и в следующий раз избираться не буду. Однако вполне возможно, что на мой пример посмотрят другие внятные молодые бизнесмены, которые поймут, что это наш город, и пойдут баллотироваться в депутаты. Увы, этого не произошло.
Несмотря на то, что нынешняя Дума получилась более разношерстной – сейчас в ней 21 депутат-«единоросс» из 36, - все равно она остается подконтрольной городской администрации и новых ярких людей в ней существенно не прибавилось, хотя и стало больше, чем в предыдущем созыве.

В общем, мне своим примером не удалось зажечь представителей молодого среднего бизнеса отложить свои дела и пойти баллотироваться в Гордуму по одномандатным округам. Возможно, мой пример оказался недостаточно убедительным в том числе и потому, что они увидели, как меня засосала политическая деятельность. Действительно, мне не удалось остаться всего лишь городским депутатом. Что на это можно сказать? Сейчас сложилась совершенно другая политическая ситуация по сравнению с 2008 годом, и было очень наивно делать политические прогнозы из 2008 года в 2013. Но жалко, что никто не пошел по моим стопам.


Теперь, оглядываясь назад, я понимаю очень важную вещь: когда я решил баллотироваться в ЕГД, провел кампанию и выиграл выборы – все дальнейшие события были для меня вполне рационально объяснимы. С точки зрения моей жизненной позиции не могло получиться так, чтобы я не ввязался, скажем, в историю с площадью Труда, которая стала катализатором моего (уже давно назревавшего) увольнения из «СКБ Контур». Или, например, я не мог не ввязаться в организацию регионального отделения Парнаса, ведь тогда Парнас был последней попыткой силам оппозиции поучаствовать в думских выборах 2011 года. В этой ситуации понятно, что мое включение в систему взаимоотношений с федеральными оппозиционными политиками не могло не привести меня к знакомству с Алексеем Навальным. А это, в свою очередь, не могло не закончиться осознанием того, что он является единственным из всех российских политиков, который очень близок мне по подходу в плане готовности делать конкретные проекты, а не только лишь выступать с политическими заявлениями. И так далее, и так далее.

Так вот, если мой пятилетний политический путь от кандидата в депутаты по одномандатному округу №10 Кировского района Екатеринбурга до начальника предвыборного штаба Алексея Навального на выборах мэра Москвы со стороны кажется довольно странным и нетривиальным, то для меня ничего нелогичного в нем нет. Каждый последующий шаг на этом пути ясно вытекает из предыдущего. И я ничуть не жалею о том, что этот путь был пройден.

Забавно-то другое: самый первый шаг на этом пути – решение баллотироваться в депутаты - стал следствием серии невероятных совпадений. Совершенно случайно я узнал о том, что Дмитрий Витальевич Бугров, который был в 4-м созыве Городской думы депутатом по 10-му округу, практически единственный из действующих депутатов не собирается баллотироваться на следующий срок, и округ остается свободным. (Бугров на момент избрания депутатом был деканом исторического факультета, но в 2007 году он был избран ректором УрГУ, соответственно, времени на депутатскую деятельность у него уже не оставалось). Узнал я это потому, что в то время его помощником был Дима Лоевский, который был одним первых пяти френдов в моем ЖЖ, и однажды в шутку обмолвился о том, не хочу ли я стать депутатом. И ведь так совпало, что освобождался именно 10-й округ – округ, где я прожил всю жизнь, где у меня было больше всего родственников, друзей и знакомых, то есть именно его я мог достойно представлять в Гордуме, и именно в нем у меня были самые большие шансы на победу. Плюс мне очень повезло с тем, что Дима Лоевский все очень подробно рассказал мне и про выборы, и про депутатскую работу, и рассказал мне о том, что наш общий старый знакомый Максим Сусоев - мы познакомились в 2000 году, когда вместе принимали участие в первом потанинском конкурсе в УрГУ, и с тех пор 8 лет не виделись! - вроде как работает с какими-то крутыми специалистами по выборам.. Максим и познакомил меня с Евгением Потаповым и Федором Крашенинниковым, которые взялись провести мою избирательную кампанию. Если бы не тот диалог с Димой, если бы не давнее наше знакомство с ним и с Максимом, если бы не работа Максима с Евгением и Федором - ничего бы не случилось.
И я все еще не очень понимаю, как так все удивительно сложилось, что 18 сентября 2008 года что-то кольнуло меня написать не раз цитированный выше пост, после которого уже обратного пути не было, и все сложилось так, как сложилось.


Все-таки мой депутатский срок был ненапрасным и что-то в городе поменялось.
Со стороны трудно понять, как это работает: ты вносишь некую мысль в повестку и долго о ней говоришь, а потом она постепенно вплетается в официальную повестку. Например, мы долго говорили о развитии общественного транспорта и об обособлении трамвайных путей. В какой-то момент об этом заговорила мэрия и начала делать шаги в этом направлении. Кто знает, почему так произошло - может быть, из-за общественного давления, а может быть нет. Однако совершенно точно, что это давление создает новую повестку и хоть немного, но влияет на ее формирование.
На самом деле очень сложно отследить то, как складывается некий консенсус: когда происходит понимание того, что, например, Екатеринбургу нужны велодорожки или в какой момент перестают сносить памятники архитектуры под покровом ночи. Никто в одиночку не может записать все эти изменения в свой актив, но есть стойкое ощущение, что если бы мы все вместе не занимались бы тем, чем мы занимались все 4,5 года моих депутатских полномочий, то многое в Екатеринбурге было бы иначе и существенно хуже.
Спасибо вам за поддержку в течение всего этого времени. Я очень рад, что мне удалось сдержать свое предвыборное обещание и не пойти баллотироваться на второй срок, но я надеюсь, что мой опыт обязательно кому-то пригодится. Очень хочется, чтобы те ростки гражданского общества, которые нам удалось вырастить в Екатеринбурге, со временем не зачахли, а принесли свои плоды.