Maria Falina

Недавно в экспатской группе в очередной раз обсуждали скучную новозеландскую жизнь. И кто-то спросил – а тебя что, на привязи тут держат? И человек ответил – еще три года паспорта ждать, паспорт высиживаю. Я открыла рот, закрыла и промолчала.

До меня очень долго не доходило, что “временное” и “надо перетерпеть” – мои враги.

Разжить обратно все временное и прожить его заново не получится ни у кого. Не будет никаких плюшек за то, что перетерпела. Просто будешь старше, оглянешься назад и подумаешь – ну не дура ли была? Чего ради терпела? Я королева этого терпения, на самом деле.

• Как-то 5 лет прожила в съемной квартире с частичной черновой отделкой – ну, знаете, голые неровные бетонные стены и раковина на кухне, висящая на стене. Мы сняли эту квартиру ненадолго, но у нас было много причин не съезжать – невысокая цена, можно с собаками, хозяин в другом городе.
• Потом еще лет 5 готовилась к отъезду и не меняла работу и карьеру, не покупала новую кастрюлю. “Потому что уезжать” тянулось и тянулось, и можно было полностью сменить сферу деятельности и сварить три сотни супов, но у меня было временное и я терпела.
• Неудобные штаны до “пока не похудею”, дешевая куртка, пока “еще толстая” – можно продолжать и продолжать.

Жизнь на самом деле давно намекала, что так нельзя, но я не слушала. Однажды жизнь совсем устала от меня и отправила попить кофе с подругой. Подруга как раз закончила клеить обои в съемной “хрущевке” в доме под снос – второй раз за несколько лет. Я спросила – но зачем? И она ответила:

Знаешь, жильцы этого дома уже лет 15 ждут сноса и расселения. Некоторые все это время не делают ремонт и у них обои пузырями свисают со стен. В своих квартирах. Я в клоповнике жить отказываюсь – мне все равно, что квартира съемная. Сейчас это мой дом и там должно быть чисто и хорошо.

Сначала до меня дошла та часть, где про дом. Я долго живу на съемных квартирах и никогда не думала о них, как о доме. Вот будет своя кухня, уж я развернусь, а пока можно стать крабом – нагнуться раком и идти боком. Но что, если своей кухни так и не будет? И я обернусь назад и пойму, что годами засовывала старые кастрюли в неудобные шкафчики в жирных потеках, готовила на пятидесятилетней плите и пила из разномастных чашек? И мне все это время было нерадостно, неудобно, неуютно, и каждая чашка чаю была отравлена тоской по красивой светлой кухне, где все устроено по моему?

Внезапно оно щелкнуло и я поняла, что временного нет

Неважно, обои ли это пузырями в съемной хате, или нелюбимая подработка в кафе, где можно корчить недовольное лицо клиентам, повторяя про себя, что ты тут временно. Это жизнь, и она происходит прямо здесь и сейчас. И если мы выбираем жить ее вот так – в нелюбимых местах, с ненавистными людьми, она такая и есть в этот момент.

Это не ветвление при разработке программных продуктов, когда проект можно пустить по нескольким направлениям, чтобы посмотреть, что получится. В программе “ветки” потом можно слить воедино, или вернуться к исходной точке. С людьми этот номер провернули создатели фильмов “Осторожно, двери закрываются” и “День сурка”.

Это очень классные киносценарии, но реальность линейна. Нет никакой Маши-1, которая 7 лет назад все бросила и укатила на острова работать инструктором по дайвингу. Нет Маши-2, которая стала 5 лет назад программистом и уже дослужилась до сеньорной позиции. Нет Маши-3, которая писала по книге в год… И нет Маши-0, которая может переключаться между версиями 1-3, смешивать и взбалтывать их и ответвлять потом Маш 5, 6 и 7. Есть только я, и я уже выбрала прожить 5 лет в неоштукатуренной квартире и еще 5 – без трехлитровой кастрюли. Всего получается 10 лет, которые шли не так, как я хотела.

А что, можно было не так?

На самом деле, тебе-то легко говорить. Ну, ты-то отлично устроилась. Но есть же обстоятельства. Жизнь несправедлива. Не всегда получается делать то, что хочется. Иногда приходится выбирать “надо”, а не “хочу”. И есть еще дети, родители и обязательства. Есть объективная реальность, жизнь бьет ключом – разводным и по голове. Бог терпел и нам велел. Что там еще? А, кто сказал, что ты можешь себе это позволить? И еще – кто тебе разрешил?

В моей голове целое стадо таких тараканов носится с дробным топотом. У них на лапах стальные подковы с шипами – чтобы не скользить в извилинах моего мозга. Они бегут и оставляют в сознании кровавые отпечатки.  Они затаптывают все ростки неповиновения, все крамольные мысли.

Я их не вижу, но чувствую, как они грохочут. За этим грохотом я почти не слышу ответа на вопрос – а чего я хочу?

На самом деле, мне не нужно ничье разрешение, чтобы жить как заблагорассудится. Мне все можно. Я могу копать, могу не копать, а могу лопату так далеко закинуть, что никто не найдет. Я себе разрешаю.

Я могу работать в кафе, но только ради бога, не временно, не с этими мерзкими людишками, которые не подозревают о моем величии. Нет, хорошо работать сегодня и здороваться со всеми, кто входит. Чтобы это был на всю катушку день, а не черновик дня. Черновиков дней, месяцев и лет не бывает. Три унылых года в ожидании паспорта так и останутся тремя унылыми годами.

Мне так жаль, что это нельзя понять, прочитав книгу или пост в чужом блоге. Можно только в какой-то момент почувствовать, поверить и принять всю ответственность и боль за сделанный ранее выбор – без кастрюли, без ремонта, без радости, без смелости.

Если эту боль пережить, потом можно стараться жить без черновиков. Сразу не получится – старые привычки долго умирают. Но, к счастью, у моих тараканов стальные подковы с шипами – чтобы не скользить в извилинах моего мозга. Если внимательно смотреть, можно выслеживать их по отпечаткам. Находить и давить. По одному или толпой, как получится.

Запись Это все временно впервые появилась Just tralala.

Dirty Art by Moscow based artist Nikita Golubev.

colossal

To be a communist in the Ireland of the 1930s was tough work. Clerical denunciation was fierce, and so too was the media. To the Irish Independent in 1933, it was simple: the “Russianisation” of this country had to be prevented, as “communism must be treated as a deadly and soul destroying peril.”

Condemnation from the pulpit or the newsstand was one thing, but physical confrontation was another thing entirely. In March 1933, over three nights, Connolly House on Great Strand Street was besieged by a mob whipped into a frenzy by a Jesuit preacher in the Pro Cathedral, who told them that “here in this holy Catholic city of Dublin, these vile creatures of Communism are within our midst.”

While Irish communists got a hard time of it, particular scorn was reserved for those visiting the country. The Communist Party of Great Britain (CPGB) frequently sent representatives to Dublin in the 1920s and 30s, often to address public gatherings.  The visit of Harry Pollitt, General Secretary of the CPGB, was enough to instigate a riot in Rathmines in January 1936.

Pollitt had become General Secretary of the party in 1929.  Born into a working class family in Greater Manchester in 1890, his mother had been a member of the Independent Labour Party of Keir Hardie, and as a young man he joined Sylvia Pankhurst’s Worker’s Socialist Federation. He was a very capable leader,  however the CPGB (like its Irish equivalent) was ultimately accountable to the Comintern, and the control of Moscow.

A public speech by Harry Pollitt on 11 January 1936 was, rather unsurprisingly, the target of protest. On that occasion, the Catholic Young Men’s Society (CYMS) were the instigators of opposition, but in the Dublin of the 1930s there were any number of groups who could be behind such scenes. The Saint Patrick’s Anti-Communist League and the Irish Christian Front were just two of the anti-communist bodies operating in the city.

Coming prepared, the CYMS gathered outside Rathmines Town Hall long before the meeting began, with banners proclaiming that ‘Dublin Rejects Communism’ and ‘For Faith and Fatherland’. Their leaflets warned that “prominent communists from overseas are assisting the local propagandists to convey the message of Moscow to Catholic Ireland.”

What is remarkable about the meeting, before even getting into the violence, was the number of people who came to hear Pollitt. The Irish Times reported that “four or five hundred people” were in the room. Before the meeting had even begun in earnest, the Irish Independent  reported that “scuffles and free fights took place, and chairs, pokers and sticks were freely used as weapons.” It was reported that:

The fight was waged fiercely in the  hall, and in the attack chairs were used by the ejectors. One chair came flying through a side door to the lecture hall, but was caught in its flight.The objectors were eventually driven by force of rushes to the outside door when the Gardai came on the scene.

Politt did speak in Rathmines, not allowing the chaos to interfere in the business of the day, and likewise Jim Larkin Jr. spoke before the crowd. The organisers promised that “this was the first of a series of meetings proposed to be held to which they proposed to bring over to Dublin men and women who represented the best thought in Europe.” This was met by boos, and when one young lad at the back of the hall seized to moment to stand upon a chair and “make an appeal to the Catholics present”, it didn’t take long for him to end up on his arse and the trouble to begin again.

The organisers did keep their word, and a few short months later the visit of CPGB MP Willie Gallacher was enough to inspire even worse scenes of violence. Marching to Glasnevin Cemetery in an Easter Week commemoration, Gallacher and other communists were subjected to repeated attack. On that occasion, Roddy Connolly, son of  James, was left bleeding from a head wound. One of those attacked on that occasion was Captain Jack White, a founding member of the Irish Citizen Army. He blamed it all on “Catholic Actionists.”

Pollitt remained on as General Secretary of the CPGB until September 1939, when he was forced to resign from the position for welcoming Britain’s declaration of war on Fascist Germany.  This, of course, was at odds with the Hitler-Stalin Pact, but when the Fascists invaded Soviet Russia in 1941 the tune changed, and Pollitt was reinstated. He remained a supporter of Stalin, even after he was denounced by Khruschev. It has been written that “he never quite believed Khrushchev, whom he saw as a small man attacking his hero Stalin, and the bust of Stalin in the living room of his small north London home stayed there, defiantly, until Pollitt died”.

Pollitt passed away at the age of 69 in 1960. In 1971, the Soviet navy named a ship in his honour, and on the tenth anniversary of his death, a commemorative stamp was issued in the Soviet Union. It is perhaps fair to say that Pollitt was more popular in Russia than Rathmines.

You know the sound of the theremin, that weird, warbly whine that gets a solo in the Beach Boy’s “Good Vibrations” and signals mystery, danger, and otherworldly portent in many classic sci-fi films and the original intro theme to Doctor Who. It has the distinction of being not only the very first electronic instrument but also the only instrument in history one plays without ever touching any part of it. Instead, the theremin player makes hand motions, like the conductor of an invisible choir, and the device sings. You can see this yourself above, as the instrument’s inventor, Léon Theremin, demonstrates his thereminvox, as he called it at the time, in 1954. Speaking in Russian, with English subtitles, Theremin describes how the “instrument of a singing-voice kind” works “by means of influencing an electromagnetic field.”

Theremin originally invented the instrument in 1919 and called it the Aetherphone. He demonstrated it for Vladimir Lenin in 1922, and its futuristic sound and design made quite an impression on the ailing communist leader. Theremin then brought the device to Europe (see a silent newsreel demonstration here) and to the U.S. in 1927, where he debuted it at the Plaza Hotel and where classical violinist Clara Rockmore, soon to become the most devoted proponent and player of the theremin, first heard it. Although many people thought of Theremin’s invention as a novelty, Rockmore determined that it would be taken seriously. She apprenticed herself to Theremin, mastered the instrument, and adapted and recorded many a classical composition, like Tchaikovsky’s “Berceuse,” above. More than anyone else, Rockmore made the theremin sing as its inventor intended.

The origin story of the theremin, like so many invention stories, involves a happy accident in the laboratory. Just above, Albert Glinsky, author of the history Theremin: Ether Music and Espionage, describes how Theremin inadvertently created his new instrument while devising an audible technique for measuring the density of gases in a chemistry lab. The first iteration of the instrument had a foot pedal, but Theremin wisely decided, Glinsky says, that “it would be so much more intriguing to have the hands purely in the air,” manipulating the sound from seemingly nowhere. Although there are no frets or strings or keys, no bow, slide, or other physical means of changing the theremin’s pitch, its operation nonetheless requires training and precision just like any other musical instrument. If you’re interested in learning the basics, check out the tutorial below with thereminist Lydia Kavina, playing a ‘thereamini’ designed by synthesizer pioneer Moog.

In his day, Theremin lived on the cutting edge of scientific and musical innovation, and he hoped to see his instrument integrated into the world of dance. While working with the American Negro Ballet Company in the 1930s, the inventor fell in love with and married a young African-American dancer named Lavinia Williams. He was subsequently ostracized from his social circle, then he either abruptly picked up and left the U.S. for the Soviet Union in 1938 or, more likely, as Lavinia alleged, he was kidnapped from his studio and whisked away. Whatever the case, Theremin ended up in a Gulag laboratory called a sharaska, designing listening devices for the Soviet Union. Thereafter, he worked for the KGB, then became a professor of physics at Moscow State University.

Theremin never gave up on his electronic instruments, inventing an electronic cello and variations on his theremin during a 10-year stint at the Moscow Conservatory of Music. He gave his final theramin demonstration in the year of his death, 1993, at age 97. (See him playing above in 1987 with his third wife Natalia.) To learn much more about the inventor’s fascinating life story, be sure to see Steven M. Martin’s 1993 documentary Theremin: An Electronic Odyssey.

And if you’re intrigued enough, you can buy your very own Theremin made by Moog.

Related Content:

Meet Delia Derbyshire, the Dr. Who Composer Who Almost Turned The Beatles’ “Yesterday” Into Early Electronica

Rick Wakeman Tells the Story of the Mellotron, the Oddball Proto-Synthesizer Pioneered by the Beatles

Thomas Dolby Explains How a Synthesizer Works on a Jim Henson Kids Show (1989)

Josh Jones is a writer and musician based in Durham, NC. Follow him at @jdmagness

Soviet Inventor Léon Theremin Shows Off the Theremin, the Early Electronic Instrument That Could Be Played Without Being Touched (1954) is a post from: Open Culture. Follow us on Facebook, Twitter, and Google Plus, or get our Daily Email. And don't miss our big collections of Free Online Courses, Free Online Movies, Free eBooks, Free Audio Books, Free Foreign Language Lessons, and MOOCs.

Ryan writes:

You might like this video from Cork Airport during Storm Desmond .

Решение Верховного суда об отказе детям мигрантов без регистрации получить бесплатное школьное образование - безумие. Я не знаю, что за ним стоит, популизм или экономия бюджета, но это полное безумие.
Если кто-то думает, что в результате мигранты начнут сниматься семьями и возвращаться к себе в разруху и нищету, то этого не будет. Если кто-то думает, что в результате у них у всех откуда-то появятся деньги на съем или покупку нормального жилья с регистрацией, то этого не будет тоже.
Просто их дети не будут ходить в школу.

Что они будут делать вместо этого? Догадайтесь. Кто не догадался - пересмотрите американские фильмы 60-80-х про подростковые банды в мигрантских кварталах. А что им еще делать, если на будущее тоже никаких вариантов, никакой легальной работы без аттестаста не будет в принципе.
Что дальше - будем их в тюрьмы отправлять, на повышение квалификации?
Или еще раньше отбирать у родителей, пусть идут в детдома "экономить" бюджет? И нанавидеть это государство и всех его "законных" жителей заодно, причем совершенно справедливо.

Не случайно все страны, столкнувшиеся с массовой миграцией, ограничивают все что угодно, но не возможность учиться детям. Сейчас во многих странах Европы вы можете прийти в государственную школу и откровенно сказать директору, что вы в стране пока непонятно на каких правах. Вашего ребенка немедленно зачислят, более того - полностью обеспечат формой, школьной и спортивной, учебниками, канцтоварами и горячим питанием в школе. И помогут освоить язык, дополнительно позаниматься  - тоже бесплатно. Потому что это ребенок, и он должен учиться, какими бы ни были отношения его родителей с государством. Отношения могут измениться, а детство проходит, возможности упускаются, образ жизни формируется. И казна не разорится, выдав ему тетрадки и кеды, зато потом гораздо ниже шанс, что придется содержать его в тюрьме или лечить от СПИДа. Более того, при решении вопроса о виде на жительство это становится одним из важным критериев: ходят ли дети в школу, и насколько исправно. Что родителей, а значит, и детей мотивирует дополнительно.

Да, образование в этих школах не то чтобы на уровне Итона. Разноязыкие дети, не всегда благополучные семьи,  стресс от культурного шока. И насилие легко возникает, и стычки на национальной и конфессиональной почве, и наркодиллеры ищут туда тропы. Это постоянная тема обсуждения, как мотивировать детей в таких школах учиться, как наладить между ними отношения. На эту тему тоже есть всякие трогательные фильмы, там Вупи Голдберг или Жерар Депардье (еще не спившийся) пытаются найти подход к юным обормотам. В кино все мимими, в жизни сложннее, это серьезная проблема. Но она уж точно не серьезнее, чем  массовая уличная подростковая преступность.

Если сейчас кто-то из родителей радуется, что наконец рядом с их чадами в классе не будут сидеть "эти черные", то, боюсь, у их детей уже есть гораздо бОльшая проблема, чем низкий уровень преподавания в школе. Потому что родители, неспособные к построению причинно-следственых связей, это печальнее, чем плохо говорящий по-русски одноклассник. Ведь у них вряд ли будет возможность нанять своему ребенку личного водителя-охранника, чтобы до выпускного встречать-провожать из школы в районе, где его бывшие одноклассники, только уже обозленные и глотнувшие криминальной свободы, будут слоняться по улицам. И уж тем более не будет шанса поменять свою панельку в Люблино на свободную от мигрантов "золотую милю".

Я не хочу сейчас обсуждать проблему миграции, связанной с ней коррупции, совершество законов и т. д. Это все может решаться и налаживаться (или ухудшаться) годами. Но дети должны иметь возможность ходить в школу при любых обстоятельствах. Это то, на что мне лично не было бы жалко своих налогов. В отличие от войны с соседями.

Вчера посмотрели с младшим ребенком "Житие Брайана". В виде акции солидарности со всеми,  пострадавшими от мракобесов всех мастей.

Все это потакание истерикам "ах, наши чувства оскорбили, быстро умоляйте о прощении, а то мы забьем вас камнями" приводят в конечном итоге вот к этому.
Если можно посадить на два года девчонок за "оскорбительную" песенку.
Если можно преследовать уголовно за "оскорбительную" трактовку истории, будь то отрицание Холокоста или отрицание безупречности и непогрешимости советских воинов-освободителей.
Если можно травить ученого за "оскорбительную" рубашку.
Если все эти массовые истерики поддерживаются государствами и просвещенной общественностью, почему нельзя кому-то в конце концов уже пойти и пресечь саму возможность дальнейших "оскорблений" на корню, чтоб потом никому не повадно было?

Сейчас правые начнут оседлывать волну в сторону мусульманских фанатиков, которые хотят диктовать Европе свои правила, и вообще по жизни такие. Левые скажут, что ислам ни при чем, а европейцы сами виноваты, поскольку колонизаторы.
А может, наоборот.
Все  давно уже перепуталось.
В России особенно: здесь те, кто вроде как сильно не любит мусульман, одновременно сами мечтают карать за оскорбление своих православных и патриотических чувств, поэтому им будет немного сложно, но они как-нибудь да выкрутятся.

При этом везде и всюду как будто уже нормой стало, что взрослые люди перестали различать чувства, сколь угодно оскорбленные, и реальный ущерб. Мыслепреступление (словопреступление, картинкопреступление, рубашкопреступление) и реальное насилие. Отдельным пунктом перестали различать прямое оскорбление и такое, когда, чтоб оскорбиться, надо сначала специально купить журнальчик или найти в ютубе ролик, всмотреться пристально, кто как одет, потом хорошенько пофантазировать (а что, если кто-то, увидев и услышав вот это, вдруг решит,  что...) и уж тогда оскорбляться по полной, как в анекдоте про старушку: если встать у окна на табуреточку, и вот так изогнуться, то увидишь тааааакое!

Нормой стала психопатия, для которой границы между "чуйствами" и реальностью не существует, "чуйства" являются безусловным, не подлежащим критике и анализу руководством к действию.
Это состояние оскорбленности, в котором все дозволено, состояние истерики, особенно коллективной - оно на самом деле очень сладостно,  это измененное состояние сознания, опьянение собственной обидой и правотой, своего рода наркотик. Можно все, можно отпустить тормоза и отдаться потоку "священного" гнева. На этом основаны  99% процентов успеха "профессиональных психопатов" а-ля Жириновский  - они делаю и говорят то, что слушатели хотели бы, но не смеют.  Истерика привлекательна, она соблазняет возможностью сбросить все пошлые ограничения самоконтроля и приличий, она дает возможность Тени вырваться наконец на свободу и заговорить в полный голос. И Тень оказывается тем более могучей и безжалостной, чем дольше она просидела за фасадами лицемерия, "защиты прав униженных" , "восстановления справедливости", "великого служения" и прочего в таком духе.
Если эта истерика еще и постоянно получает позитивное подкрепление (заверещи погромче и помассовей - и все будет так, как ты велишь), стоит ли удивляться, что этот паттерн только разрастается, становится все более выраженным. Обида так легко и естественно переходит в насилие, ах, этот славный треугольник Карпмана, как стремителен бег по нему!

Истерики как инфантильный способ заявлять о своих интересах могут быть свойственны и отдельному человеку, и группам людей, особенно объединенных идеей "нас все обидели и нам все должны".
За таким восприятием себя и мира обычно стоят реальные травматические события, реальная боль, реальная несправедливость. Сами по себе чувства могут быть действительно сильными и неприятными, это может вызывать сочувствие, можно - и нужно - обсуждать, как помочь тем, кто чувствует себя обиженными, как выразить им поддержку, как исправить несправедливость. Особенно хорошо это получится, если пострадавший перестанет блажить и упиваться собственной обидой, а внятно сформулирует свои интересы и будет готов к переговорам с другими людьми, у которых тоже есть интересы.
Мы можем сочувствовать, например, человеку с посттравматичнеским синдромом, который он получил в горячей точке, но это не дает ему права запугивать и терроризировать свою семью или соседей. Мы можем признавать несправедливость и дискриминацию по отношению к какой-то общности, в прошлом или настоящем, но это не дает самой общности права на буллинг, на травлю любого, кто усомнится в ее священной правоте или в догматах ее верований, и уж тем более на применение силы.

Нельзя давать обиженному индульгенцию делать все, что угодно, раз он обижен. Нельзя превращать обиженность в валюту, которую можно легко обратить в пряники для себя и в кнут для окружающих. Хотя бы потому, что тогда будет слишком много заинтересованных в том, чтобы поток обид не иссякал никогда.
Если  государство и общество начинают подыгрывать истерикам, если чьи-то оскорбленные чувства  начинают конвертироваться в запреты на реализацию основных прав и свобод, в запрет на профессию, в уголовные преследования - жди беды.
Потому что предельный способ прекратить оскорбления и спасти наконец невинных жертв - это убить обидчика. А чего вы хотели?

Дети-невидимки: общество травит не таких, как все

Аня, 15 лет, Тамбов

Два дня назад меня пригласили учителя в учительскую на большой перемене. Там была добрая половина учительского состава. Они настоятельно порекомендовали удалить мне страницу в соцсети. Вот несколько цитат из их речи:

«Как ты не понимаешь, что своими наклонностями позоришь школу?»

«Если уж так случилось, то помалкивай, не стоит грязное белье напоказ выставлять».

«И как мы теперь должны относиться к ученице с лесбийскими склонностями?»

«Фу, какой позор! Надеюсь, что никто еще не увидел, а то такая тень на репутации школы».

Я так растерялась, что не смогла ничего возразить. Немного поколебавшись, удалила страницу. Но теперь в школу ходить стало страшно. Мои одноклассники, зная о моей ориентации, теперь почувствовали поддержку учителей. Они начинают достаточно серьезно надо мной издеваться.

Это только одна цитата из публикации в "Учительской газете" о детят 404 - детях, чья сексуальная ориентация в согодняшней России считается "ненормальной". Не зная, чем мы ещк развлечь публику и как бы еще отмежеваться от богомерзкой заграницы, наши парламентарии приняли закон, который вот все это не только разрешает - а прямо предписывает.

Понятно, в какой сложной ситуации оказались дети и их родители - и хорошо, если они с родителями хоть по одну сторону барррикады.
Но сегодня я хочу поговорить о профессионалах, о педагогах и психологах, которые стали тоже заоложниками этого закона. В нем, напоминаю, как правонарушение трактуется "Пропаганда нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних, выразившаяся в распространении информации, направленной на формирование у несовершеннолетних нетрадиционных сексуальных установок, привлекательности нетрадиционных сексуальных отношений, искаженного представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных сексуальных отношений..." (выделено мной)

Я часто веду группы в регионах, на которых школьные психологи и психологи государственных центров задают вопрос: что делать, если ко мне приходит ребенок и говорит "Я - гомосексуал"? По закону о запрете пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних, взрослый человек. который скажет в ответ: "Это нормально, ты не хуже других" - нарушает закон. Так что мы должны говорить? Даже если вынести за скобки наше собственное пофессиональное мнение, просто как законопослушные граждане?  "Ты, милый, асоциалдьный урод, но если хочешь, мы можем поговорить об этом"?

Ладно, консультация проходит один на один. Но вот если ребенка начинают травить в классе, и психолога просят с этим поработать, он должен прийти к детям и сказать - что? "Это очень плохо, что ваш одноклассник - такой, но вы его не обижайте. Пожалейте несчастного. Может, он еще исправится". Потому что если вдруг он скажет, что это не вина и не болезнь, что люди с другой ориентацией не "распущенные", что они точно так же любят, заботятся, хранят верность, страдают от разлук, как и все мы - это запрещено законом.
Интересно, есть на этот счет какие-то методические рекомендации?

Я не знаю, были ли прецеденты. У наших граждан с самоцензурой все в порядке, в большинстве случаев все постараются "не обострять". И сам специалист предпочтет не помочь, но не вступить в конфронтацию. И окружение вряд ли начнет писать в прокуратуру жалобу фактически на то, что психолог не стал нарушать профессиональную этику. Аморальность и дикость такой ситуации очевидна, наверное, даже самым упертым. Поэтому все шито-крыто, все тихо тлеет, каждый сам как-то приноравливается,  и если проблема облекается в слова, то только на вот такой группе для своих, среди коллег.

Но такие процессы не могут быть капсулированы только в одной теме. Они токсичны. Все принятые внутри себя решения промолчать, отвести глаза, найти обтекаемые фразы - отражаются на идентичности специалиста, на его контакте с теми, с кем он работает, на доверии, на самоуважении, наконец. Это уничтожает специалиста.

Что все так будет - было ясно с момента принятия закона. Мне очень жаль, что тогда мне не хватило ресурса, просто времени и сил, чтобы внятно высказаться. Мне очень жаль, что тогда не прозвучало консолидированное мнение профессионального сообщества, если не из сочувствия к детям - то хотя бы из чувства самосохранения.

Респект коллегам из "Учительской" и очень хочется услышать наконец мнение коллег-психологов.
Если вы не заметили, на нашу территорию залезли сапогом.

Dear Carlsberg – you may want to consider hiring a historian to advise you on your new Irish campaign #historyfail pic.twitter.com/dUrUaHjffC

— Peter Gray (@petergray47) November 3, 2014

Splutter!

Heartless Danes.

This morning.

Steve writes:

“Clamper warning Marlborough Street [Dublin] – small 24 hr clearway signs gone less than 2 weeks ago. Note the signpost behind 2nd car (you can’t see the sign as it’s pointed away from car) Parking bay markings still in place on ground and machine still takes money (which I paid) with no mention of clearway. And I still got clamped (see 1st car). Bit of a racket !!!!!”

Boo.

Hiss.

Сегодня в Замоскворецком суде - очередной раунд издевательства над здравым смыслом под названием "суд над братьями Навальными по делу Ив Роше". Поэтому традиционно уже я пишу в этот день - в знак поддержки для Алексея и Олега - о том, как идут дела у общественной кампании "Один Вопрос к Ив Роше".

Сегодня - о финансовой стороне дела.
Поступило 62 пожертвования от частных лиц:
1 крупное пожертвование (100 тысяч рублей ровно, на мой люксембургский счет, из Латвии)
61 пожертвование в объеме от 20 до 5000 рублей, на общую сумму 62509 рублей, на Paypal;
после уплаты комиссии PayPal осталось 59500 рублей.
География - примерно 50% Россия, 40% Европа (особенно активны Германия и Прибалтика), среди остальных есть даже Канада и Австралия.
Итого - 159500 рублей.

На кампанию по продвижению страниц проекта в соцсетях (fr, en, es, ru, de) выделено 80 тысяч рублей, из них 50 тысяч потрачено к этому моменту. Таргетируем прежде всего европейские столицы. Суммарно 2.8 млн показов, 18 тысяч переходов. То есть за ваше пожертвование в 1000 рублей, 50 тысяч европейцев увидят наше объявление, и 300 - прочитают о "Деле Ив Роше". (Скоро научимся считать конверсию в подписание петиции, и расскажу). Считаю, что это довольно эффективно.
Еще 50 тысяч рублей отложено на мероприятие в Париже 6 октября (об этом ниже).
В резерве - 30 тысяч, хочу на них поэкспериментировать с печатью различных оффлайновых носителей, нам тут дружественно надизайнили замечательных табличек и стикеров. Напечатаем маленькими тиражами, порасклеиваем в Люксембурге и во Франции, посмотрим на реакцию, если будет хорошо - будем думать о масштабировании.
Всякие мелочи, типа там хостинга/домена, мелких административных расходов и т.п. финансирую сам.

Главная новость:
Поскольку петиция набирает все больше подписей и становится, таким образом, заметной (без этого никуда: не будет подписей, не будет понимания, что за петицией стоит много живых людей - не будет и внимания прессы, политиков, юристов), начинают происходить всякие правильные и хорошие вещи.
Известный парижский адвокат и правозащитник, William Bourdon, совместно со своими коллегами, изучил материалы дела и предложил свои услуги: мэтр Бурдон считает возможной подачу формального заявления во французскую прокуратуру в отношении компании "Ив Роше" в связи с заведомо ложными обвинениями, которые были выдвинуты компанией в отношении Алексея Навального под давлением со стороны российских властей. "Ив Роше" - французская компания и подпадает под французскую юрисдикцию; факт недобросовестных действий со стороны компании за пределами Франции не является препятствием для ее преследования со стороны французской прокуратуры. Это вот как с сегодняшними новостями про то, как американцы штрафуют HP за то, что так раздает взятки в странах третьего мира...

Сейчас юристы пишут президенту Yves Rocher письмо с формальными претензиями и требованиями ответить на наши вопросы, и в случае отсутствия ответа в определенные сроки - направят заявление в прокуратуру. На пресс-конференции 6 октября в Париже, которую мы проведем, французские юристы выступят и дадут подробный разбор "дела Ив Роше", рассказав о сути претензий к корпорации с позиций французского корпоративного права.
Это только первые шаги, но хорошо, что что-то завертелось. И это показывает, что наши усилия не были напрасными!

В свете вышеприведенного финансового отчета следует также заметить, что услуги г-на Бурдона и его коллег будут для нас бесплатными. (Именно для того, чтобы такие вещи были бесплатными, надо активнее распространять петицию и создавать вокруг нее как можно больше шума).

Работаем дальше.

Подписать и распространить петицию.
Поддержать проект.

Martin Sixsmith with Philomena Lee in Dublin last year

“A new TV series looking at Irish mothers who were forced to give up their babies for adoption is to be broadcast on BBC 2. ‘Ireland’s Lost Babies’ will be presented and led by Martin Sixsmith, the British journalist who brought the story of Philomena Lee to national attention. The series will investigate the role of Irish Catholic Churches in the adoption trade and will begin from next Wednesday (September 17) at 9pm.…

New BBC series to look at Irish mothers forced to give up their babies (Katy Harrington, Irish Post)

Meanwhile:

Hardcore.

Turlough O’Riordan writes:

“I came across an interesting first hand experience of the Chief Medical Officer visiting the Bessborough home for unmarried mothers in Cork during the Second World War. Truly barbaric I think you will sadly agree.”

 

Есть у меня в почте и другие вопросы про то "как быть в сегодняшней ситуации".
Вопросы от тех, кто все понимает и уже долго живет в постоянной тревоге. Пишут из Украины, и из России.
Вот, например:
"Я в Киеве. Слава Богу, никто из близких не на войне. Но не замечать ее возможности нет.
Пытаюсь справляться по-разному. Пыталась не смотреть-слушать-читать новостей. Но это невозможно... Это при том, что тоже испытала (да и продолжается) переворот сознания.
Мы прекрасно понимаем, что вовлечены в проблемы надолго. И как выжить???
Да, пытаемся работать. Да, есть конечно домашние дела. Да, есть дети, которые радуют. Но это все идет на фоне ... не знаю, как сказать.... сжатого сердца.
Очень тяжело, очень. Я не одна такая. Но и обсуждать не с кем. В недавнем разговоре с мужем (когда он меня из рыданий вытягивал) выяснилось, что он тоже на грани и велико желание ехать "туда"...
Может, посоветуете, что почитать? К психологу лично идти я не готова"

Дорогие мои.
Тут вот какое дело. К психологу все же ходят в основном со страхом и тревогой, которые воспринимаются как необоснованные. Боюсь публично выступать, боюсь летать на самолете, боюсь конфликтов, боюсь мужчин (женщин), боюсь рожать, боюсь много (мало) зарабатывать, тревожусь непонятно из-за чего. Это суть невроза: когда-то давно мозг испугался, иногда сознание не помнит даже, чего именно, и вот этот застрявший в миндалине аларм-сигнал вновь возбуждается от каждого невнятного намека на ту прошлую ситуацию, хотя никакой реальной опасности нет.  Пуганая ворона куста боится, если афористично.
Оно, конечно, отравляет жизнь, и с этим надо работать, а не терпеть. Суть работы обычно в том, чтобы вспомнить исходное событие, вывести его в область осознания и понять, что реальной угрозы сейчас нет, потому что ресурсов сейчас больше. Это психодинамический подход. Или не вспоминать (иногда и невозможно), а просто приучить сознание к тому, что оно не страшно. Это поведенческая терапия. Ну, и всякие еще варианты.

Наша с вами ситуация иная.
Мы живем внутри совершенно реальной актуальной угрозы.
Идет война. Гибнут люди, уже тысячи жертв. Есть угроза, что может начаться война еще более страшная.
Наш страх нормален, это не невроз. Мне тоже страшно.

Мы стараемся отвлекаться.
Мы глубоко дышим, занимаемся йогой или пьем афобазол.
Мы стараемся разряжаться черным юмором.
Мы стараемся сохранять разумность и надежду,  не все же сошли с ума, и кто-то (кто?) этого не допустит.
Все это надо делать и все это помогает - в какой-то мере.

Но правда в том, что единственное, что можно по настоящему противопоставить реальному, не невротическому страху - это мужество.
У нас просто нет ничего, кроме.
Так случилось, времена не выбирают, и в эти времена мы - взрослые. Что же делать. Нам придется справляться. Оставаться или увозить семьи,  воевать или спасать пострадавших, сохранять, что можно сохранить и терять то, что судьба заставит  потерять - нам придется справляться.

И счастье, если нам есть у кого порыдать на груди в минуту слабости, и счастье, если у нас есть на это время. Эта слабость - нормальна, и она целительна, потому что позволяет не замораживать чувства и не загонять себя в будущий посттравматический синдром. Насколько возможно, будем оставаться уязвимыми, живыми и чувствующими. Жаловаться, плакать и обнимать друг друга, и радоваться маленьким радостям и островкам покоя и мира, быть в контакте с собой, с природой, с близкими когда только выдастся возможность. Разжимать сердце.

А  в промежутках - справляться.
И стараться, чтобы все это как можно меньше покалечило детей, своих и всяких.

Никакой психолог не ответит вам, отпускать ли любимого мужчину на войну. Как жить без него, если он уйдет, и как жить ему, если не уйдет.
Никакой психолог не скажет, что правильно: увозить семью, спасать детей, или оставаться и делать, что можно и должно.
 Легких вариантов здесь нет, однозначно верных - тоже.
Этот выбор - не в сфере психологии.
Поэтому могу только мысленно обнять Вас, не как психолог, а как человек.

Почитать можно Виктора  Франкла. Можно "Властелина колец". Можно Евангелие. Можно Лесю Украинку. Можно Василя Быкова. Да хоть "Гарри Поттера".
Все что угодно - от тех, кто знает про мужество уязвимых.

Две самых популярных темы на всех встречах с моей аудиторией это мои отношения с Навальным и оппозицией и мои отношения с Ликсутовым и мэрией. В этом посте хочу попробовать прояснить: не хочу, чтобы, с одной стороны, кто-то не стал меня поддерживать из-за того, что неправильно понял, и с другой, стал бы поддерживать, а потом разочаровался из-за того, что эти вопросы не были прояснены. Пишу всё прямо и как есть.

Сегодня про Навального, завтра напишу про Ликсутова.


Я работал с Алексеем на выборах мэра, но не сказать чтобы очень много — за всё время мы общались дольше 5 минут всего два или три раза. Поэтому я больше знаю его по публичным действиям, нежели лично.
На мой взгляд, это очень крутой общественно-политический деятель, который пробудил целое поколение людей и разжёг в них интерес к политике. Это замечательно — до 2011 года и знаменитого поста про мистера Брови поговорить с кем-то моего возраста про политику в кафе было неприлично. Когда в Алексее объединились умение работать в интернете и его смелость, решительность, патриотизм (настоящий, а не тот, который с ленточками) и умение излагать сложные мысли смешно и интересно, в стране наступили большие перемены.
Именно из-за него, я думаю, появилось движение за честные выборы, он сильно стукнул партию Единая Россия, именно вокруг него собралась структура, которая смогла в политике реализовать бизнес-подходы и чуть не увести Собянина на второй тур.

Так что Алексею большой респект и уважение.

Однако респект и уважение это не поклонение и обожание. Поклонение и обожание не подразумевают возникновение каких-то вопросов и разногласий, а респект и уважение подразумевают.

Раньше я дискутировал и задавал вопросы, в том числе и публично. Но, конечно, сейчас для этого не время: Алексей подвергается жесточайшему политическому преследованию и сейчас время его поддерживать, а не вопросы задавать. Поэтому, несмотря на нахождение на одной политической поляне и явно назревшей необходимости дискуссии на ней, я вопросы задаю довольно редко и только когда вопрос касается моих тем.

Однако сейчас я иду на выборы, а по медийной активности Алексея создаётся впечатление, что он собирается призвать их если не бойкотировать, то уж точно не тратить на них особенно много времени. Если у аудитории Алексея будет такой подход, то я не соберу денег, у меня некому будет работать, и выборы я не выиграю, поэтому, несмотря на всю ситуацию, я всё-таки некоторые вещи напишу.

Вчера у Алексея вышел пост «три важные вещи о выборах в МГД, которые вам стоит знать»

Три важные вещи о выборах в МГД, которые вам стоит знать

Там есть несколько тезисов, которые я хотел бы обсудить

1. Основная мысль поста, как я понял, состоит в том, что барьер был выборочно запретительным: кому-то разрешали сдать списанные из базы подписи, а кому-то нет. Это безусловно так, ровно так и было, в этом смысле выборы несправедливые, почти все, кто участвует в них по подписям, совершенно непонятно как их собрали.

2. Алексей пишет, что «В основном только для всяких лузеров из "Команды Навального", которые, очевидно, не обладают достаточной поддержкой, чтобы иметь право участвовать в выборах в Москве. А всё потому, что критикуют много и про коррупцию кричат. Это сильно мешает регистрации»

Вот тут у меня вопросы. При всей гнусности первого пункта и провода всяких жуликов через барьер по беспределу и при всём согласии с запретительностью барьера, нельзя согласиться с тем, что Команда Навального его не прошла потому, что она много критикует и много про коррупцию кричит.
Ни Николай Ляскин, ни Люба Соболь не смогли собрать достаточно подписей, чтобы подать их в избирком. Это произошло не из-за криков про коррупцию, это произошло из-за несоответствующей задаче организации работы и отсутствия помощи собственно Алексея и его ресурсов.

При любом даже самом поверхностном анализе было понятно, что задачу не решить волонтёрами и что её решение будет стоить минимум полтора миллиона рублей, а также потребует серьезных организационных ресурсов. Мы это всё знали с первого дня и строили процесс таким образом с первого дня сбора.

В блоге Любы нет ни одного фандрайзингового поста, есть только ссылочка «пожертвовать можно тут» внизу некоторых постов. В блоге Алексея я не смог этой ссылки найти вовсе, он нигде не призывал послать денег ни Любе, ни Николаю. Был только пост о том, как Юлия Навальная помогала Любе со сбором (уже хорошо, но мало).
Ещё Алексей попытался сделать рассылку по базе dom.navalny.ru, но этот ресурс ведь просто не для рассылок. Когда мы с ним работали во время выборов, через него удавалось собирать сотни волонтёров, тысячи людей общались внутри него и жертвовали деньги, почти в каждом доме Москвы есть сторонник, который с радостью выполнял наши просьбы. Но потом ресурс был заброшен и им никто не занимался, он превратился в базу рассылки, которая дала, например, мне, аж 16 телефонных контактов людей, желающих дать подпись...

С деньгами и медийными ресурсами понятно, давайте посмотрим на организационные ресурсы. Кто был начальником штаба у Любы и Николая? Мне такой информации найти не удалось. Что делали во время кампании организационные ресурсы ФБК? Никаких сигналов об их работе в каких-либо штабах не поступало.

Почему так получилось? Потому что все организационные ресурсы летнего штаба, кроме отдела дизайна или отдела социологии, были утеряны. Можно ли было собрать 4,5 миллиона рублей на кампании Николая и Любы и найти 180 человек, которые помогли бы им за деньги собрать подписи? Конечно, да.
Можно ли было собрать 25 миллионов рублей с помощью объединённых ресурсов, как были прошлым летом и провести 10 человек по подписям? Скорее всего, да, собрать это дело мог только ФБК, очень много адекватных людей в одиночку столкнулись с нерешаемой задачей и объединились бы в структуру. Но никто этого не попробовал, кроме Дениса Билунова, у которого не было ни медийных, ни денежных, ни организационных ресурсов.

В конце кампании Алексей несколько раз повторял подход к внешним проблемам, он был такой: мы плывем на большом прекрасном белом лайнере, вокруг нас за бортом происходит какая-то возня, но мы не паримся и не обращаем на неё внимание, а просто работаем.
Это было приятно слушать, пока я был на борту лайнера, но после выборов я внезапно оказался за его бортом, как и Вадим Гинзбург, Катя Патюлина, Ирина Правниченко и даже Леонид Волков (все по разным причинам, понятно). Люди не просто ушли из-за окончания проектов, некоторым не сказали спасибо, не дали возможность выступить на поствыборном митинге 9 числа, про некоторых распространяли всякие гнусные слухи (от «он был агент мэрии» до «она шпион, не надо её пускать в офис»). Структуры развалились, связи оборвались.

Алексей в большую (если можно так сказать) независимую политику пришел из маленькой уличной политики, тезис «кадры решают всё» в его жизни никогда не был главным.
Я пришел из бизнеса, в моей жизни тезис «кадры решают всё» всегда был главным, я постарался по максимуму сохранить все связи и структуры, которые были в летней кампании, никого не обидеть, а ключевым людям создать условия для работы вокруг Городских Проектов и нас с Варламовым и, как мне кажется, смог сохранить всё, кроме дизайна и социологии (ну и ресурсов типа dom.navalny.ru, которые не в моей собственности).

Мы подошли к сражению в полной боевой готовности. Все попытки наладить контакт с оставшимися частями структуры провалились (я за полгода делал их несколько), а организационный ресурс без политического лидерства так же слаб, как политическое лидерство без организационного ресурса, поэтому всё, что мы смогли, это собрать подписи мне. Мы смогли собрать их честно и перейти этот барьер.

Но давайте всё-таки будем честны и в остальном: причины, по которым оппозиция не смогла взять барьер, не в том, что они критикуют власть, а в том, что они не были готовы к схватке. Наша часть была к схватке готова, но в отрыве от остальных смогла сделать очень малое.

Это всё не страшно — мы все только начинаем путь в политике и будем ещё много ошибаться, если будем признавать и понимать ошибки и не будем совершать их второй раз.

3. В комментариях к посту Алексея слово «Кац» встречается 56 раз — аудитория не понимает, почему о Мосгордуме нужно знать лишь о неудачах команды Навального и жульничестве единороссов, но не нужно знать о том, что один независимый кандидат всё же есть. Вот что отвечает на это Алексей:






Спасибо хоть не мурзилка, но погодите, блин. На выборах мэра Москвы Собянин Алексею Навальному не просто не мешал, а вообще дал недостающие подписи муниципальных депутатов. А Глебу Фетисову, например, не дал. Сейчас, кстати, Глеб Фетисов в тюрьме. Что же из этого вытекает, по текущей логике?

Мне Собянин подписей и поблажек не давал, критерии не его, а федеральные, он просто ко мне относился в соответствии с законом. Команда Навального подписи просто не подала (причины мы обсудили выше), как же можно сделать вывод, что они не подходят Собянину?
Я понимаю про Машу Гайдар тут есть о чём поговорить, там история странная и требует прозрачного разбирательства. Но тут-то, блин, что?

Главная мысль, вытекающая из поста: выборы не честные, можно ими особенно не интересоваться. Погодите-погодите, друзья, вы чего вообще? А как же мы? :)

Не просто я, это мы — мы это значительная часть прошлогоднего штаба, огромная куча молодежи, которая помогала в сборе подписей и хочет сейчас участвовать в выборах и получить представительство в МГД. Да, маленькое, да, всего один депутат, но блин, хоть какое. Сейчас никакого представительства нет и, возможно, никакого и не будет. Так какой же нафиг бойкот, вы чего?

Мы не соберём денег и засохнем, проиграем битву и не пройдём в Думу, если такой подход будет. Что это за дела такие вообще?
Конечно же, нам нужна помощь ФБК, аудитории Алексея и всех, кто связан с независимой политикой. Нам нужно собирать деньги, нужны работники и волонтёры, нужна медийная поддержка и, возможно, мы тогда выиграем. Понятно, что ситуация, при которой мы единственные, кто собрал подписи, немного сконфуживает остальных независимых политиков, но не бойкотировать же нас теперь во время сражения?

Сегодня ситуация такая, но жизнь длинная, завтра будут выборы в в Государственную Думу и мы опять поработаем вместе, разберём ошибки и всех победим. Но сейчас уже прошлых ошибок не поправишь, ситуация есть такая какая есть, какой, блин, тут может быть игнор?

Оглавление журнала

Деньги на кампанию собираются пока не очень бойко, пожертвовать можно тут:

Пожертвовать на кампанию можно следующими способами

Самый простой способ — это через эту форму:

Можно пополнить через интернет-банк или в любом отделении:

Банк получателя: ОАО Сбербанк России, г. Москва

БИК 044525225
Расч. счёт №40810810538000090277
Кор.счёт №30101810400000000225
ИНН (указывается банка) 7707083893
КПП (указывается банка) 775003035
№ филиала банка, где был открыт — 01829

Получатель: Кац Максим Евгеньевич

В назначении платежа обязательно нужно написать:
слова «Добровольное пожертвование в фонд кандидата»
ваши ФИО,
вашу дату рождения
слова «гражданство РФ»
ваш адрес (по прописке с указанием региона РФ)
серию и номер паспорта


Назначение платежа очень важно: если неправильно указать, придётся возвращать.
Пример заполнения назначения платежа:
Добровольное пожертвование в избирательный фонд кандидата, Иванов Иван Иванович, 01.12.1981, гражданство РФ, Москва, ул. Тверская дом 1 кв 26, паспорт 4509 337812

Если не влезает в форму, можно сокращать. Типа:
Добровольное пожертвование Иванов Иван Иванович 01.12.1981 гр РФ Москва Тверская 1-26 п 4509337812

Переслать деньги можно из любого банка через интернет-банкинг, переводом или в отделении Сбербанка. В отделении могут сначала долго не понимать что происходит и спрашивать, какое же я лицо, физическое или юридическое (на самом деле ни то, ни другое), через какое-то время разберутся, если не поддасться на их уговоры уйти :)

Максимальная сумма пожертвования от одного человека — 100,000 рублей.

Инструкции для интернет-банков:
1. Входим в интернет-банк. Далее идем в "Платежи и переводы". Выбираем перевод клиенту Сбербанка.


2. Далее:
а) Перевод на счет в Сбербанке
б) Номер счета — 40810810538000090277
в) ФИО — Кац Максим Евгеньевич
г) Далее вводим БИК — 044525225, остальные данные появляются автоматически.
д) Важно! Выбираем сберегательный счет. С карточного счета нельзя пожертвовать
е) Выбираем счет списания и сумму
ж) ВАЖНО! Назначение платежа (пример) — Добр.пожертв.в изб.фонд канд.Каца М.Е. Иванов Петр Сергеевич, пасп 4511 825285 д/р 01.02.1985 г Москва,Уральская,48-4-1,Гражд. РФ
(Тут обязательно должно быть указаны "Добр.пожертв.в изб.фонд канд.Каца М.Е.", ФИО — полностью, серия и номер паспорта, дата рождения, адрес регистрации (Если вы зарегистрированы не в Москве, то обязательно указывайте регион), должно быть указание гражданства РФ))


3. Жмем "Перевести", подтверждаем кодом из смс и готово.
1. Входим в интернет-банк. Далее идем в "Платежи и переводы". Выбираем перевод третьему лицу в другой банк.


2. Вводим:
а) БИК Сбербанка — 044525225
б) Номер счета — 40810810538000090277
в) ФИО — Кац Максим Евгеньевич
г) ВАЖНО! Назначение платежа (пример) — Добр.пожертв.в изб.фонд канд.Каца М.Е. Иванов Петр Сергеевич, пасп 4511 825285 д/р 01.02.1985 г Москва,Уральская,48-4-1,Гражд. РФ
(Тут обязательно должно быть указаны "Добр.пожертв.в изб.фонд канд.Каца М.Е.", ФИО — полностью, серия и номер паспорта, дата рождения, адрес регистрации (Если вы зарегистрированы не в Москве, то обязательно указывайте регион), должно быть указание гражданства РФ))


3. Вводим сумму, подтверждаем кодом из смс и готово.

 

Drawings by Malaysian artist Monica Lee – a former digital artist who has turned to hand-drawn photorealism. Each of the spectacularly rendered still lifes and portraits takes up to a month to complete.

More here.

colossal

Sarah Anne Buckley, of the National University of Ireland Galway and David Quinn, of the Iona Institute and the Irish Independent, on Al Jazeera last night

David Quinn, columnist at the Irish Independent, Susan Lohan of Adoption Rights Alliance, and Sarah Anne Buckley, a history lecturer at National University of Ireland Galway appeared on The Stream on Al Jazeera last night – hosted by Malika Bilal - in light of last week’s publication of the Report of the Inter-Departmental Group on Mother and Baby Homes.

During the discussion, David Quinn pointed out that Mother and Baby Homes were not unique to Ireland, told of his bewilderment at the international media’s fascination with Ireland and, indeed, Ireland’s fascination with holding inquiries into its ‘dark chapters’, and also suggested single mothers were treated worse in non-Catholic Sweden than in Ireland.

And on the matter of the few options available to women in Ireland – in regards to contraception – Mr Quinn was at pains to point out that the Pill wasn’t invented until the early 1960s and that “no country in the world had effective contraception”- inferring that Ireland’s Catholic-influenced rules regarding women were really of little or no consequence.

Grab a drink tay.

Malika Bilal: “If it were not for these homes run by the Catholic churches and, in some instances, Protestant Anglican churches, where would these women have turned to? What were the alternatives? Were there alternatives?”

David Quinn: “Well, I mean, I think there’s a danger, some of your listeners may think these homes  were in some way, particularly, uniquely an Irish experience. This is to excuse nothing and I mean there was a terrible stigma shown towards single mothers back then. But Mother and Baby Homes didn’t exist only in Ireland. For example, they existed as well in Britain. They existed in a lot of countries because many countries, unfortunately, stigmatised lone parents back then. I mean it’s a focus on Ireland. I don’t quite know why there’s a focus on Ireland to the extent that there is, compared with the same kind of homes in America, in Australia, in Britain. In Sweden, between the 1930s and the 1970s, they had a eugenics programme that swept up many lone parents, treated them as asocial and frequently sterilised them and this carried on until the 1970s. Sometimes they forced these women to have abortions and they had institutions and this was social democratic Sweden where the Catholic church has no influence whatsoever and is also one of the world’s most secular countries. And this is going on between the mid-1930s and the mid-1970s and in social democratic-ruled Sweden…”

Bilal: “But David are you saying that the reason, that the Catholic church is being unfairly singled out?”

Quinn: “Well I think Ireland and the Catholic church have, in fact, been unfairly singled out. I mean it’s interesting that the worldwide media and, indeed, your own organisation now, and I understand why, are reporting on Ireland and the Mother and Baby Homes in Ireland. I mean really to get a proper handle on this, we need to know what was the death rate for infants in Mother and Baby Homes in countries that were socio-economically similar. I mean, for example, if you go back to the 1930s and 1940s, the infant mortality rate in Ireland was 20 times higher than today. It was 20 times higher in Northern Ireland. It was 20 times higher in Scotland. It was about 10 times higher than today in England. The reason is because England was more prosperous at that time than either Ireland, Northern Ireland or Scotland. So a lot of it had to do with background poverty issues…”

Susan Lohan: “But David, David, you haven’t mentioned however…”

Quinn: “The reason the mortality rate was higher again. Sorry. I need to say, I need to say…”

Lohan: “…That these Mother and Baby Homes got State grants to run themselves so not only were they getting a [inaudible] payment but a lot of these Mother and Baby Homes also…”

Quinn: “I want to finish my sentence though. Yeah, can I finish my sentence though? Malika, can I finish my sentence?”

Bilal: “Yes, Susan, let’s let David finish his sentence and then we’ll get right back to you. David?”

Lohan: “Sure.”

Quinn: “Yeah, I mean the reason the…the mortality rate in a Mother And Baby Home was higher again. One reason is because, and we saw this reported in for example the Sunday Independent, once one child got measles in a confined space, in the space of maybe a week or two, ten babies would die, same for things like gastroenteritis. You often had things like TB which would run rampant in these institutions. They were not properly resourced, they were not properly financed. It was a disaster at a time when you had so many deadly infections and highly infectious diseases that could carry children away in these confined spaces. Now these Mother and Baby Homes in fact were absolute death traps for these children and that’s why the death rate was even higher than a rate that was already extremely high.”

Bilal: “David you’ve made that point in a couple of sentences and Susan is shaking her head as you’re speaking. Susan, go ahead.”

Lohan: “Yes, that’s completely wrong. I mean I referenced at the top of the programme, Alice Lister, who was an inspector for the Department of Local Health I think it was. In 1939 she brought to attention of the relevant minister that a child born in the slums now remember the slums in Dublin at this stage were compared readily with those in Calcutta where 10 families may be numbering, 10, 12 to a room were living in these most incredibly cramped and sanitary conditions. Alice Lister, the inspector, the Government inspector pointed out that in homes where people, children and mothers, were supposed to have had a superior diet, a superior sanitary and medical conditions. As I said the, many of these Mother and Baby Homes were situated in large farms, there is absolutely no excuse for the death rate and James Deeney, a former chief medical officer…”

Quinn: “But the cause of death is listed…”

Lohan: “…In his book, in his book said that when he visited Bessborough in 1944 that the matron there was trying to cover up a purulent gastroenteritis type of infection which had led to further complications in the children. He promptly shut the place down. And it was due to a lack of concern for these children and a belief they were disposable.”

Quinn: “Susan, I called them death traps.”

Later

Sarah Anne Buckley: “There is an issue of comparisons to other countries. And there is work being done on this but there were very limited options for women in Ireland. This is a critical point. We had an incredibly high infanticide rate. When your fertility options are that limited, due to legislation that is Catholic influenced, then that will have a bigger knock-on effect. However I do take the point that…”

Quinn: “But Sarah, up to the 1960s, up to the 1960s there was no country with effective contraception and the period we’re looking at here is 1925 to 1961. The Pill was not invented until 1962 or 1963.”

Buckley: “I think that’s the banning of any information. The censorship of any information about a woman’s reproductive system…”

Quinn: “But there was no effective contraception anywhere in the world.”

Buckley: “There was…”

Talk over each other

Quinn: “There was no effective contraception anywhere in the world.”

Buckley: “…I do not agree with you on that point.”

Talk over each other

Quinn: “But of course there wasn’t, the Pill, the Pill was not invented…”

Buckley: “Do you think that the Pill is the only…?”

Bilal: “Both of your points are taken, David and Sarah, I’m going to jump in  here and I’m going to go to Susan actually because we started this with the news of the inquiry that’s coming. Susan, what do you think will come out of it?”

Buckley: “Right, well I think the inquiry is being set up to be a whitewash.”

Later, Mr Quinn is asked what he thinks of the upcoming inquiry

Quinn: “Well I mean I actually agree with Susan, I think it has to be a proper, comprehensive inquiry, it has to get to the bottom of it because…I mean Ireland is a country that’s had many inquiries actually into its past, I mean more than most countries I can think of. We’ve had inquiries into our past. I mean it’s a kind of curious aspect of Irish society that we do that. I mean again I’m just of, let’s say, Britain or the United States or any other country I can certainly think of in the English-speaking world where they’re launching a similar number of inquiries into dark chapters of their past. Even undoubtedly all these countries also have dark chapters in their past. And I mean I just find the interest, of the international media in Ireland in particular also, almost fascinating. This is not to say we should not have these inquiries but I just wonder why it is that there’s such focus and attention on Ireland, all the time – not just by ourselves, cause we’re obviously interested in our own past but we seem to be more interested into delving into our own past than other countries and the international media seems to have a similar interest that I can’t quite figure out. But what is noticeable is that the Catholic church is often put, you know, centre stage in these inquiries which is justifiable to the extent that the Catholic church was an extremely dominant institution but again when you see that other countries where the Catholic church was not dominant and had similar problems – either you have these institutions run by other churches or by simply the State. And the State, in a completely secular dominated not church dominated, and again it’s just becomes again curious to me why there is such a singling out of Ireland all the time.”

The plight of Ireland’s unmarried mothers (Al Jazeera)

Previously: A Waste Of Copy And Paste

Thanks Cathal O’Rourke

In 1950s Russia, where vinyl was scarce, music fans salvaged discarded radiographs from hospital waste bins, using a special device to press the grooves of forbidden jazz and rock ‘n’ roll bootlegs into the surface of the thick plastic.

The radiograph ‘records’ were cut into a rough disc shape with manicure scissors and a hole was burned with a cigarette. According to author Anya von Bremzen, “you’d have Elvis on the lungs, Duke Ellington on Aunt Masha’s brain scan — forbidden Western music captured on the interiors of Soviet citizens.”

junkculture/npr

Второй день сбора прошел не так хорошо как первый, к сожалению: собрали около 170 подписей, из которых наш контролёр пока забраковал 31 (надо что-то там поправить, они действительны, добавим их завтра). В итоге полноценных подписей за вчера собралось 139. Чтобы успеть собрать подписи к 10 июля нам нужно собирать по 310 в день, задача пока не решается.
Если дело пойдёт так дальше, то мы к 10 июля соберём 3600 подписей (а нужно 5800). Будет очень обидно, но выборов не будет.

Есть и хорошие новости: инфраструктура более-менее работает, места для точек становятся лучше и лучше, появляется оформление точек большой надписью, появились районные менеджеры, имеется некоторый запас денег. В общем, есть всё, кроме сборщиков. Поэтому мы объявляем второй набор.

Какие требования:

• Заинтересованные люди, которые наши сторонники. Не обязательно детально знать ГорПроектовскую повестку, но надо интересоваться независимой политикой или удобными городами,


• Минимум 5 рабочих смен за следующую неделю (с понедельника по воскресенье, можно больше смен, но не меньше),


• Гражданство РФ с любой пропиской или Беларусь,


• Желательно возможность собрать команду, которая будет вам помогать,


• Счёт в банке и реквизиты.

Что вы получите:

• Участие в клёвой интересной истории, которая может закончится беспрецедентным событием – избранием независимого депутата в МГД,


• Оплата 200 рублей за каждую собранную подпись.

Кто хочет участвовать: пишите нам на shtab@maxkatz.ru. Обязательно прикладывайте ссылки на социальные сети.

Подготовкой сборщиков (а позже, надеюсь, и агитаторов) у нас в штабе занимается Андрей Матвеев. В воскресенье он проведёт тренинг для тех, кто придёт собирать подписи и успешно пройдёт собеседование у Ани Кузнецовой.




Прошлые посты про сборщиков довольно плохо расшарились, особенно в фейсбуке. Не знаю уж с чем это связано, может, всем кажется, что на выборах будет много независимых кандидатов и сейчас рано определяться, кого поддерживать.
Это, как мне сейчас кажется, не так: никаких независимых кандидатов там точно не будет. У нас много крутых сборщиков, работающих целый день с хорошим бюджетом и мы никак не можем выйти на нужный объём производства подписей в день, я не знаю, есть ли ещё независимые штабы сейчас с такими ресурсами, выглядит совсем не очевидным, что независимые кандидаты вообще в этих выборах будут участвовать.

Так что, пожалуйста, постарайтесь донести эту информацию до своих друзей, знакомых, френдов, френдов френдов и так далее. Я уверен, что среди них найдутся те, кто подходит под критерии и кому интересно заняться такой работой сейчас, но я без вас до них не достану.

P.S. мы начали на моём Ютуб канале вести видеодневник штаба. Сегодня я там рассказал, как прошел третий день, например (немного не бодрым был, но это не потому что пессимизм, а потому что 16-часовой рабочий день)

Я буду стараться каждый день выкладывать такие видео, также там другие люди, работающие на кампании, появляются, в общем, заглядывайте.


Оглавление журнала

Ну вот, выдвинулся



Я не ожидал такого отклика. 6 крупных жертвователей по 100 тысяч рублей каждый собрались в течение суток, несколько из них написали, что готовы вносить и бОльшие суммы. 24 крутейших руководителя точек сбора подписей нашлись за двое суток, и поток не иссякает. Удивили. Ну будем бороться.

Хочу перед стартом прояснить пару моментов.

1. Главная цель деятельности моего предвыборного штаба — обеспечение безопасности людей, работающих на кампании. Если какой-то сборщик будет, например, забран в полицию, то мы бросим всё и все силы направим на вынимание его из полиции. То есть главный мой приоритет - чтобы абсолютно все, кто участвует в выборах, никак не пострадали, чтобы не пострадал их бизнес и обычная жизнь.


2. Я не борюсь с Путиным и никогда не боролся. Это вообще не мой уровень, я хочу хорошие города и адекватную систему управления. Если когда-то нужно будет вступить в дискуссию с Путиным, чтобы этого достичь — вступим. Может быть, когда-то мы с вами создадим партию или общественно-политическое движение, где вырастет такой лидер, который будет способен предложить альтернативную повестку Путину. Но это будет потом и это буду не я, я предприниматель, а не политик.


3. Меня не интересует компромат на оппонентов, в моей кампании не будет поиска имущества конкурентов, антикоррупционных расследований и тому подобного. Не путайте меня с Навальным, я не его человек, не заменяю его, не претендую на его место и на его повестку. Я совсем не он.


4. Мы будем критиковать мэрию во время кампании (после сбора подписей). Точно будем делать большой проект о вреде турникетов и критиковать Ликсутова, точно будем делать большой проект о вреде Северо-Западной хорды и критиковать Хуснуллина, что-нибудь придумаем для Бирюкова. Через них будем критиковать Собянина, который допускает управленческие просчёты, которые мы вскроем и покажем их негативное влияние на город. Мы оппозиция, это обязательно будет. Бобровых воротников, квартир родственников, дач сотрудников не будет, считайте это моим предвыборным обещанием.


5. В основном кампания в случае успешного сбора подписей будет построена на конструктивной повестке (60%-70% и 40%-30% критики, описанной выше). Конструктив будет заключаться в перерисовывании улиц, дворов и площадей округа и подготовке предпроектных предложений, которые мы будем предлагать реализовывать, чтобы районы стали удобнее для жизни.


6. В кампании можно будет работать фулл-тайм за много денег, парт-тайм за мало, волонтёрствовать в любое время по желанию или просто жертвовать деньги. Все четыре этих составляющих важны и без сильных всех четырёх составляющих ничего не выйдет


7. Мы сто раз проверим каждую подпись, выявим и выбросим сами все неправильные или тем более рисованные подписи. Однако мы понимаем, что имеем дело с таким законодательством и такой его трактовкой, что нас можно снять в любом случае. Можно найти ошибку в запятой, в каких-нибудь документах, в подписях, где угодно. Совершенно безупречный кандидат может быть снят. Если это произойдёт, то мы не будем искать виноватых, начальник штаба, замначальника штаба, юрист штаба или кто-либо ещё не получат никаких выговоров и тем более работа с ними не будет прекращена, если кто-то будет распространять слухи о плохой работе штаба в связи со (не дай бог) снятием, то я буду с этим бороться.


8. Мы правда, действительно не будем рисовать подписи никогда. Даже если мы соберём 5100 подписей и для подачи не будет хватать тридцати штук, то и тогда мы не будем дорисовывать ни одной штуки. Это важно прояснить, потому что я был в штабе на одних выборах (не в Москве), где я это твердил две недели, а все не верили и думали, что я это для проформы. Это важно, чтобы в это все поверили — рисовать подписи только через мой труп. Нет никого, кроме тех, кто читает этот пост, плюс тех, кто читает тех, кто читает этот пост, кто может нам помочь собрать подписи. Нет никаких волшебных способов и волшебных людей — только мы. Политические традиции заставляют верить в мифы о существовании таинственных волшебных спецов, которые 50 подписей в час собирают и с ними всё ок. Такое бывает только у кандидатов от власти, у нас такого не будет, мы или сами соберём, или сами не соберём. Мой штаб будет детально вас информировать о том, как идёт дело, но выше головы штаб не прыгнет, выдвигать меня вам.

Состав штаба на данный момент:

• Руководитель агитационной кампании: Илья Варламов,


• Руководитель штаба сбора подписей: Ира Правниченко,


• Заместитель руководителя штаба: Аня Кузнецова,


• Интернет: Катя Патюлина,

Важное про сбор денег: пока идёт сбор подписей, как минимум пока не станет понятна вероятность их успешного сбора, я не хотел бы принимать много маленьких пожертвований. Дело в том, что в случае закрытия кампании деньги нужно вернуть жертвователям пропорционально их вкладам. Когда их 8 или даже если их будет 30, то это возможно. Когда их станет 2000, то будет уже совсем другое дело.

На данном этапе я очень хочу обойтись приёмом крупных пожертвований. На данный момент, если все обещавшие внести деньги сдержат слово, то всё будет вроде хорошо, но хотелось бы создать и резерв. Если вы готовы пожертвовать на кампанию 20 тысяч рублей и более, то пишите, пожалуйста, на мейл money@maxkatz.ru, работой с крупными жертвователями сейчас занимается Катя Патюлина, она с вами свяжется, если нужна встреча со мной — сделаем.

Ну, в путь :) Готовьте лбы, будем долбить стену, раз уж собрались.

Столы начнут работать в четверг. Кто хочет на них поволонтёрствовать, либо поработать помощниками в какой-нибудь день, записывайтесь в эту форму. К ней будут иметь доступ руководители столов, они вам позвонят.

inafuckingstateoftrance/curiousbrain

Sandycove, Co Dublin this morning.

Eamon Sweeney tweetz:

“Bloomsday Protester outside the Joyce Tower waiting for Minister Leo Varadker…”

depressedalien

Получил вчера много комментариев, писем и звонков по поводу сбора, и это немного изменило мой настрой — не ожидал, что есть такое количество интересующихся. Давайте ещё раз подумаем про ситуацию.

Поквартирный сбор, как я уже описал вчера, дело тухлое. Кроме того, оно очень сложное, где найти сборщиков непонятно, как сделать так, чтобы они не выглядели как пришибленные бедные родственники при походе по квартирам, тоже непонятно.
Ходящего по квартирам посылают примерно 10 раз в час, люди расстраиваются, сдаются через два часа... в общем, это сложное и неблагодарное дело, которое по прошлому описанию ещё и не получится. Кроме того, оно слишком навязчивое. Ещё велик риск, что сборщик нарисует подписи у себя дома и подставит нас, проверить ходящих по квартирам крайне сложно.

Давайте подумаем про другой способ: стационарные точки сбора в районе. Назовём их столы.

Рассматриваем пятый избирательный округ, в нём есть часто Щукино, Хорошево-Мневники и Филёвский Парк. В Щукино моя узнаваемость ~20%, то есть меня знает как минимум 8000 избирателей 5-го округа, проживающих в районе Щукино.
Ещё мы как-то делали социологию по Соколу, район рядом с Щукино, и там моя узнаваемость была 10%. Хорошево-Мневники также рядом, но с другой стороны, можно ожидать, что цифры моей узнаваемости там похожие. Это значит, что из ХМ меня знает 13,000 избирателей.
Итого в этих двух районах около 20 тысяч избирателей, которые знают о моём существовании. Какая-то часть из них сейчас читает этот пост, какая-то читает Варламова, какая-то просто слышала пару раз, но всё же это много. Собрать нужно 5809 подписей.

Что если поставить 10 стационарных точек на территории округа, которые будут работать с 8 утра до 10 вечера, где можно будет оставить подпись?

• На точках будет работать 2-3 человека постоянно (никаких промиков, только настоящие вы :), просто за постоянную работу будем платить) и желающие волонтёры, которые будут ловить мимо проходящих людей, а также принимать тех, кто пришел по приглашению.


• Поддержим эту историю рассылкой листовок в ящики, где я опишу человеческими словами ситуацию, также кампанией в интернете,


• Попросим Илью Варламова походить вокруг точек и сделать посты с «прогулками», такие посты всегда читает очень много людей из окрестных домов, в них можно попросить зайти на точку и дать подпись, а заодно познакомиться со мной и Ильёй,


• Плюс к этому всему сделаем мобильный пункт сбора, с которым я буду ходить по дворам и собирать подписи сам.

У нас будет где-то 25 полноценных дней для сбора подписей, это значит, что каждая точка должна собирать в день 23 подписи. Выглядит реалистично?

Бюджет такой истории примерно 1,5 миллиона рублей — прикидываю из расчёта 200 рублей за подпись (вы наверняка можете слышать о куда более низких суммах, но это обычно или унылые промики, или рисовальщики) плюс расходы на проверку, штаб, столы сами и так далее.

Чтобы всё это дело стартовать и профинансировать в течение полутора-двух недель нужно где-то 800 тысяч. Дальше, если дело пойдёт, то можно и сбор с читателей объявить (шансы уже будут совсем не 10%), но 800 тысяч нужно найти где-то без публичного сбора (понятно, с внесением на избирательный счёт).

Есть ещё проблема: мне нужно потратить довольно много личных денег, чтобы вообще зарегистрироваться на выборах, потому что у меня есть иностранные счета и нужно летать их закрывать в понедельник. Это я делать готов, но только если буду понимать, что не зря, я не могу просто пойти и подать документы, открыть счёт и посмотреть что будет.

Поэтому сейчас чтобы стартовать нужно одно из двух:

1. Человек или организация, которые публично пожертвуют во вторник на избирательный счёт 800 тысяч рублей и скажут кто они и зачем это сделали,


2. 7 человек (восьмым буду я сам), которые пожертвуют на избирательный счёт во вторник по 100 тысяч рублей (можно без публичного объявления имён и целей, это просто фандрайзинг на цели выборов получится). Нужно быть готовым во вторник или в среду приехать на Октябрьское Поле и внести деньги на счёт. Перевод не годится, долго идти будет, а стартовать надо вот прямо сразу, чтобы не терять драгоценные дни (если вы из другого города, то пишите, что-нибудь придумаем).

Если вы один из таких людей, то звоните или пишите мне СМС на +7(910) 442-1312, на почту me@maxkatz.ru или в скайп max_katz.

Upd 4:20: на данный момент нашелся один желающий пожертвовать 100 тысяч. Осталось 6.
Upd 10:25: нашлось два человека, осталось 5
Upd 12:06: нашлось пять человек, осталось 2
Upd 15:53 нашлось шесть человек, остался последний

The 48-page Inspiration Pad (Mk 2) by Brussels-based design and advertising studio TM – a new take on the traditional ruled blue feint notebook intended to “inspire people to unleash their own creativity.”

colossal

Dr Frances Finnegan, author of Do Penance Or Perish: A Study of Magdalen Asylums in Ireland

You might recall a post from February of last year, following the publication of the McAleese Report, entitled A Question Of Sex, Class And Gender.

It was a transcript of a discussion on Tonight With Vincent Browne, involving Dr Finnegan – who gave evidence to the Inter-Departmental Committee, chaired by former Senator Martin McAleese, and which published the McAleese Report.

During the discussion, Dr Finnegan told of her struggle to get her book published.

It took her 21 years to write, she published the first edition of it herself in 2001 and then, in 2004, Oxford University Press published it and continues to do so.

Dr Finnegan was also the historical consultant for Steve Humphries’ documentary Sex In A Cold Climate, which was broadcast on Channel 4 in March, 1998.

RTÉ never broadcast the documentary until April 7 of last year – 15 years after it was originally aired.

After it was aired on Channel 4 in 1998, the Irish Times ran a piece by Dr Niall McElwee, who was then Course Director in Applied Social Studies at the Waterford Institute of Technology.

Dr McElwee is the co author of a 1997 book called Prostitution in Waterford City, part funded by the Good Shepherd Sisters.

He wrote:

“The programme, Witness: Sex in a Cold Climate, facilitated the process of speaking out about injustices inflicted on them for four women who were obviously extremely hurt and traumatised by their experiences. There is no doubt they were profoundly let down by all concerned – by their families first and foremost, then by the State and by members of the religious communities supposed to be providing care and who instead betrayed their calling. Balance, however was missing. In this programme the nuns’ side of the story was not given.”

Following publication Dr Finnegan contacted the paper and was told the paper would print a right of reply if sent in within a certain period of time and if it was under a certain word limit.

She says she duly obliged.

She received a note from the duty editor stating:

“Due to pressure of space at the present time we would be unable to use it.”

This is her reply that went unpublished.

“It would be comforting to believe that nothing could have prepared an unsuspecting Irish public for the shocking revelations exposed in the Documentary Sex in a Cold Climate, shown on Channel 4 almost two weeks ago. However, this can hardly have been the case. Documentaries such as Dear Daughter, together with the growing number of recently published autobiographical accounts of brutality and neglect in Irish Industrial Schools must have softened this latest blow. Equally important, there can be few people over the age of 40 in this country who were wholly unaware of the existence and purpose of those vast institutions which, until the nineteen-nineties, housed the remnants of Ireland’s “Magdalen” class.

The original purpose of these Female Penitentiaries dating from the early nineteenth century, was the reform and restoration to society of penitent prostitutes and other “fallen” women. During the 1840s and 50s, however, nuns like the Good Shepherd Sisters from France took over the institutions, and Irish “Rescue Work” underwent a change. Short-term refuges became long-term Magdalen Asylums, whose inmates were discouraged from leaving and were frequently detained for life. Vast numbers of women were kept at work in laundries attached to the institutions, and subjected to penance, harsh discipline, silence and prayer. Completely cut off from the world and assigned new names, an alarming anonymity prevailed; and as prostitute numbers dwindled, other “fallen” women were targeted, including unmarried mothers, wayward girls and victims of incest or rape.

As “voluntary” institutions (without state support) Magdalen Asylums were completely unregulated for much of their existence. Attempts to bring Convent laundries within the protection of Factory and Workshop legislation were for many years successfully resisted, and their workers continued as virtual slaves. Untouched by Trade Unionism, the Female Liberation Movement, reformist legislation and a change in our attitude to sex, many of the inmates remained in the institutions until well after domestic washing machines brought the system to an end.

In December 1978 I was first given access to the Good Shepherd records, including the Penitents’ Registers of their Magdalen Asylums in Limerick, Waterford, New Ross and Cork. Although, of course, no instances of brutality or abuse (such as those recounted in the Channel 4 Documentary) emerged, it was immediately apparent that the system itself was appalling; and the fact that it continued, apparently un-regarded, into the late twentieth century, was a matter of further concern.

Also disturbing were recent indications that a concerted attempt was being made to whitewash or deny the whole shameful episode. Magdalen Asylums (until last week) were increasingly referred to, even in print, and by those who ran them, as orphanages, or shelters for homeless women. The fact that they were initially set up for prostitutes, and infinitely more horrific than the hated workhouse, was indignantly denied. Sex in a Cold Climate has ensured that the subject cannot now be quietly buried – unlike the hundreds of women who died in the institutions, and were placed in communal Penitent graves.

The Magdalen Movement, though ignoring men’s contribution to “sin”, cannot be attributed to the Victorian double standard in sexual morality, since most of its victims were casualties, not of the nineteenth century but the post-Victorian age. It seems more likely to have resulted from a continuing fear of female sexuality. But whatever its cause, it was an appalling injustice towards women, and particularly those of the poor.

To “move on” from what has yet to be properly revealed, under the pretext that history cannot be judged by the standards of today – would be a more shocking injustice than the episode itself. Perhaps this aspect of our heritage, as much as the Civil War, the Famine or the ’98 Rebellion might profitably in the future be taught in our schools.

The Documentary has been criticised for being unbalanced and ignoring the nuns’ side of the story – an extraordinary reaction to such a harrowing film. However, having worked with a huge variety of sources on the subject over a very long period, I can confirm that for more than a century, the women who ran these grim institutions have been given a very good press. A glance at any local newspaper item on the institutions, or any publication devoted to the Homes (or appealing for funds) will reveal that until fairly recently the nuns were regarded almost as saints – in contrast to the “evil sinners” they controlled. The purpose of the film, of course, was to capture the experience of the victims of the system – those people who have always been voiceless in the past. To the credit of the Documentary makers, the women found the courage to tell their stories, which were handled with such sensitivity and care.

The fact that certain nuns are still involving themselves in the area of prostitution, far from indicating change, confirms that a Community like the Good Shepherd sisters – founded for the sole purpose of “reforming” “fallen” women – has not yet relinquished this role. Let it do so now, since it is as inappropriate as it is distasteful, that an Order of celibate custodians, so long preoccupied with penance and sin, should still be concerning itself with the sexuality of others. The State has been charged with indifference and inactivity in the past – a naïve interpretation of the history of Magdalenism in this country, but one not wholly without foundation. Let it act now, to ensure that a proper inquiry into allegations of physical, sexual and emotional abuse in the institutions (to say nothing of illegal detention) takes place immediately, so that wrong-doers are punished and restitution to those who have suffered, is made.

Previously: A Question Of Sex, Gender And Class

Article submitted to The Irish Times in 1998 in support of Channel 4′s Documentary Sex in a Cold Climate (Congrave Press)

Devine Report

Edmond Lukusa, from the Democratic Republic of the Congo in Central Africa, has made history by becoming Dublin’s first elected Black Politician.

Representing Sinn Féin in the Mulhuddart ward of Fingal County Council, Councillor Lukusa received 353 first preference votes and was (greatly) helped across the finishing line by his running mate Paul Donnelly who topped the poll.

Lukusa moved to Ireland with his wife and family in 2001, became an Irish citizen in 2007 and joined Sinn Féin shortly afterwards. In his home country, he was active with the Centre-Left party ‘Union for Democracy and Social Progress’.

He was not the first and certainly won’t be the last migrant to achieve electoral success in his adopted country.

Dr. Moosajee Bhamjee was described brilliantly by Patsy McGarry in the Irish Times as the “first ethnic Indian Muslim socialist psychiatrist” to be elected to the Dail. He represented the Labour Party in Clare from 1992 to 1997.

Born in Pietermaritzburg, South Africa to parents who had emigrated from Bombay at the turn of the century, Bhamjee moved to Dublin in 1965 to study medicine at the Royal College of Surgeons. During his time here, he met an Irish woman Claire Kenny at a student party in Rathmines. After several years of a romance that criss-crossed between Ireland and South Africa, Bhamjee returned to Ireland in 1975 where he went onto marry Claire and have three children.

Training as a psychiatrist in Cork, Bhamjee started a permanent post at Our Lady’s Hospital in Ennis in 1984. He got involved in local politics, founding the Kilmoran Residents Association and becoming active with the Clare Divorce Action Group. In 1991, he joined the Labour Party and took the political establishment by surprise when he won a seat in the General Election of 1992 with 5,113 first preference votes. He was affectionately nicknamed “the Indian among the cowboys” by the Press.

Talking to the Irish Times in 2010, Bhamjee described his early “disillusionment” with Dail politics. He found himself dealing with “trivial things” like lighting and potholes when he wanted to engage in national issues like health and education. He retired from politics at the following General Election.

A liberal Muslim – “something like a lapsed Catholic” he once quipped – Bhamjee drank alcohol and told a newspaper that the person he admired most in the world was Vietnamese communist revolutionary leader Ho Chi Minh.

Rotimi Adebari made history in 2007 by becoming Ireland’s first Black Mayor. He was elected as mayor of Portlaoise Town Council with support from Fine Gael, Sinn Féin and an Independent councillor.

Settling in Laois in 2000, the Nigerian-born Christian convert from Islam was elected first as an Independent Councillor in the 2004 Local Elections. Adebari told an Irish Times journalist in the run up to the election:

I don’t see myself as a immigrant’s candidate. I am a black man who is representing issues which cut across black and white people. I will be looking for better services for the elderly and for activities that will challenge and engage young people like a sports arena and a skateboard park

He retained his seat in 2009 but lost it this year.

In 2004, Nigerian Born Dr. Taiwo Matthew was elected to Ennis Urban District Council as an Independent Councillor. He has not ran since.

Do you know of any other people of colour who have successfully contested an election in Ireland?

It may not be widely known that London’s first Black Mayor was half-Irish.

John Archer (1863 – 1932), whose father Richard Archer was from Barbados and mother Mary Theresa Burns from Ireland, was born in Liverpool. He became one of the first people of African descent to be elected to public office in Britain as a councillor in Battersea, and in 1913, the first black mayor in London. Archer was active with Labour Party and the African Progress Union and became election agent for Irish socialist and suffragette Charlotte Despard in 1918 her bid for parliamentary candidate in North Battersea.

Another fascinating mixed-race character is Len Johnson (1902 – 1969) from Manchester. A legendary professional middle/light heavyweight boxer of the 1920s and ’30s, Johnson was also a life-long Socialist and ran for the Communist Party in his local Moss Side in six different elections. The son of a merchant seaman from Sierra Leone and an Irish Mancunian mother, he is considered one of the best boxers of his generation. Johnson went onto raise a family with an Irish woman.

His story has recently been picked up on by the Telegraph and a play about his life is due to feature as part of the Manchester Fringe festival in Paul Heaton’s The Kings Arms in Salford from 15-18 July.

Prissy and Bomber’s pet Phoebe – mad for the bickies she is.

likecool